Бог ты мой!

 

Записки военного инженера.

 

 

Болярский Виктор Николаевич

Офицер чаганской зенитно-ракетной бригады.

Участник боев во Вьетнаме.

Служил в Чагане, Ангарске, на полигоне Телемба, участвовал в создании ПВО Монголии, завершил службу на военной кафедре НГТУ (НЭТИ).

В настоящее время живет и работает в Новосибирске.

 

 

Бог ты мой! Какой я древний!

Прочёл на сайте воспоминания женщины-девушки-девочки, появившейся в Чагане в 1961 году, в одно время со мной…

Что-то нахлынуло…

Итак, все по порядку.

 

1961 год. Минск. МВИРТУ – Минское высшее инженерное радиотехническое училище войск ПВО страны. 5-й курс. Начальник 2 факультета полковник Урывский зачитывает перечень мест, где нам, инженерам по радиотехнике, предстоит служить.
«Болярский – Семипалатинск-4, в/ч 62872, инженер ИРС».

Училищная библиотека. Большая Советская Энциклопедия. Что там о Семипалатинске? Так, понятно: население, промышленность, Иртыш, климат резко континентальный, тушканчики, ушастые ежи. Информация не избыточная, но достаточная. Далее – всё по плану. Защита дипломного проекта, выпускной в оперном театре, отпуск, и вот я уже за Уралом…

Новосибирск. Штаб армии ПВО.

«Женат?»

«Никак нет!»

«Тогда сперва попрактикуйся на «точке», в инженерно-ракетной службе наслужиться успеешь!».

Предложение, от которого невозможно отказаться! Но я и не жалею… Где бы я ещё научился приспосабливать резинку от солдатских трусов вместо улетевшей при регламентных работах в неизвестном направлении пружины преселектора. Кстати, с этой резинкой комплекс простоял на боевом дежурстве до отправки в средний ремонт ещё полгода!

 

ЧАГАН

Поезд. Ещё поезд. Жарища, суховей. Одноэтажный штаб бригады на окраине военного городка с незабвенным наименованием – Чаган. Хотя почтовый адрес Чагана - Семипалатинск-4, но от областного центра – 80 километров по прямой. Здоровенный майор Харахордин, командир моего 2 зрдн (зенитного ракетного дивизиона), бывший командир батареи береговой артиллерии на мысе Виолент в Крыму.

«Вы - ко мне?»

«Так точно!»

«Садитесь в УАЗик, поехали!»

Выехали из городка, который я толком и не успел осмотреть, проехали через аэродром, свернули на грунтовую дорогу. На горизонте показалась чёрная вертикальная чёрточка – труба котельной дивизиона, моего дома родного на ближайшее время.

Это было первое знакомство с Чаганом. Наша зенитно-ракетная бригада обороняла воздушное пространство аэродрома и испытательного полигона на Конечной, так тогда именовался г.Курчатов. Пока я служил на «точке», в Чагане бывал эпизодически. Чаще всего – по служебным делам. Попутно, ясное дело, пополнялись продовольственно-питьевые запасы, из коих припоминаются почему-то очень острые и вкусные венгерские консервированные огурцы, болгарские конфитюры и молдавские вина. Ассортимент в те годы был небогат, а наш уровень притязаний – невысок…

В те годы нас, молодых холостых лейтенантов, было много. Изредка, когда дивизион был не на боевом дежурстве, нас отпускали на выходные. Это было нечто. Как правило, расслаблялись не в Чагане, а в Семипалатинске, т.к. в городке в те годы с питейными заведениями и с «барышнями» было туго. Значит так. Сперва нужно преодолеть 40 км от «точки» до Чагана. Средства передвижения: индивидуальное – водовозка ГАЗ-63 (вода на дивизионе была привозная) или коллективное – если командир едет в штаб и возьмёт с собой 2х-3х холостяков до Чагана. Далее – 80 км до Семипалатинска на поезде или на попутных машинах. Приходилось ездить и на зерне, вытряхивая потом из ботинок часть казахстанского урожая! Личных машин ни у кого не было… А ещё в какие-то годы зимой из Чагана до Жана-Семей летал Ан-2, от воспоминаний о холоде и ветре и сейчас спина морщинами покрывается!

 

Когда в нынешних СМИ мне попадается на глаза фраза о «подростке» в возрасте 21 года, обиженном сверстниками, как-то становится не по себе. В моём непосредственном подчинении было пять офицеров, девять солдат, две кабины СНР из трёх и ответственность за исправность техники, дисциплину, обучение. А было мне тогда 22 года. С первых дней прибытия на «точку» пришлось интенсивно заниматься подготовкой к стрельбам. Стрельбы – особая тема для зенитных ракетчиков. Оценка за боевую стрельбу – тавро на два года. Если получали пятёрку – было моральное удовлетворение, получивший же «неуд» дивизион возвращался в глубокой печали.

Первая боевая стрельба, в которой я принимал участие, этим и завершилась, причём не из-за материальной части, за существенную часть которой я, как начальник второго отделения отвечал, а из-за нарушения правил стрельбы. Моя первая стрельба была на полигоне Телемба в Бурятии, зимой, примерно в сорокаградусный мороз. Мишенью служил сброшенный с Ту-16 уголковый отражатель на парашюте. Уголковый отражатель – это нечто похожее на шар из металла с перегородками, дающий на радиолокаторе такую же отметку, как и самолёт. Только скорость у него – снижающегося парашютиста. Из-за несвоевременного переключения способа наведения ракета прошла мимо цели. Получили «банан» и вернулись в Чаган. Через год «перестреливали», получили отличную оценку. «За одного битого - …» и так далее.

Период «Кубинского кризиса» прошёл тоже на точке. Нервы у всех были напряжены до предела, при объявлении готовности солдаты и офицеры не то что бежали – летели на позицию! Хорошо, что у наших московских руководителей хватило ума не начинать новую войну, а то бы мы все могли превратиться в изотопы!

 

«Точечный» период у меня был сравнительно небольшой, года полтора, и после двух выездов на полигон меня перевели в управление бригады и поселили в общежитие, располагавшееся напротив штаба авиаторов.

Общежитие – это отдельная песня! Нас, лейтенантов с артиллерийскими эмблемами, было комнаты три, на втором, вроде, этаже. «Пилоты» проживали, в основном, на 3 и 4 этажах. На первом запомнилась столовая. Вкусовых воспоминаний нет, но помню такую деталь: если собрат по эмблемам на погонах прокутил почти всю наличность, то мог по «правилу левой руки» позавтракать копеек на 15. Для тех, кто забыл или не знает «правило левой руки» в столовой времён социализма поясняю применение этого «правила»: левой рукой прикрывается та часть меню, где перечисляются блюда; на неприкрытой части, соответственно – цене, выбирается самое дешёвое, к примеру – блинчики с конфитюром – 12 коп., чай – 3 коп. Могу, понятное дело, ошибиться в номиналах, но в принципе это было именно так. Авиаторам в этом плане было легче – их кормили на аэродроме. Ещё из жизни в общежитии запомнились холод зимой и взаимное недолюбливание «чебаков» и «монголов» при нейтральном отношении к ракетчикам.

В те годы городок ещё строился. Построили дом на Спортивной и для нашей бригады. До того квартиры для офицеров и сверхсрочников выделяли в домах, преимущественно заселённых авиаторами. Нас, холостяков, и девушек-военнослужащих, поселили в этом доме. Но это было уже потом, после «точечной» жизни. До бригады стало ходить ближе, начали появляться какие-то признаки быта типа плиток, сковородок и кастрюлек, но это так уж, совсем на примитивном уровне. Год 1964 был уж совсем голодный, иногда и каши приходилось самим варить из круп, выписанных в части или добытых на Конечной.

 

Мне, как инженеру службы ракетного вооружения, приходилось постоянно мотаться по всем шести дивизионам, бывшим в то время в составе бригады: постановка на боевое дежурство, проверки несения дежурства, помощь в устранении неисправностей. В зимний период все эти движения были под строгим контролем: если машина выезжала с «точки» в штаб или наоборот, то по истечении контрольного времени, если машина не прибыла на место назначения, навстречу ей высылалась дежурная, с «точки» – чаще всего тягач ТЗМ (транспортно-заряжающей машины) ЗИЛ-157.

Посторонних машин на наших дорогах к дивизионам в те времена не было в принципе, надеяться было не на кого. Стоит заглохнуть двигателю – полный аут обеспечен, -15-20 градусов и ветер превратят вас в замёрзшую кочерыжку ещё до рассвета! Весной же, в распутицу, когда грунтовые дороги превращались днём под лучами солнышка в кашу, а ночью промерзали, менялся весь будничный распорядок жизни дивизионов и штаба. Все движения (подвоз воды, продуктов и пр.) осуществлялись ночью, под утро; если нужно, то привлекались необходимые вольнонаёмные сотрудники. За те несколько часов, пока дорога была дорогой, а не направлением движения, нужно было сделать все дела и вернуться.

Со мной был случай следующий. Выехал в штаб на водовозке, нужно было что-то получить для проведения регламентных работ. По какой-то причине обратный выезд задержался, солнце включилось на полный прогрев, и стоило нам съехать с бетонки за аэродромом на грунтовую «дорогу», как ГАЗ-63 погрузился в оттаявшую «г. кашу», как говорится, «приплыли».

Для родившихся в эру мобильных телефонов примечаю, что «сотиков» в те древние времена ещё не было. Время не зимнее, ждать подмогу с дивизиона можно долго, решение – идти пешком, это порядка 13 километров. Оставляю шинель (солнце пригревает уже от души!) и вперёд и прямо, упомянутый выше ориентир – труба – не позволит заблудиться в степи, пейзаж которой на первый взгляд напоминает колено, взгляду почти не за что зацепиться. На третьем часу движения, с кителем под мышкой и фуражкой в руке, обходя тающие снежные кучи, подхожу к дивизиону и метров за 300 от домиков офицерского состава, поленившись обойти очередной снежный экс-занос, проваливаюсь в него по самые колена. Всё бы ничего, но снег был уже в кашеобразном состоянии, насквозь пропитанный водой и оная проникла в сапоги через верх голенищ! Весенняя купель!

Добрёл до своей холостяцкой квартиры, переоделся - переобулся и - в солдатскую столовую, холостяки питались из общего котла. Время было уже послеобеденное и пришлось питаться остатками каши из котла, который ещё на моё счастье не успели вымыть. Это была еда с аппетитом! А за водовозкой отправился гусеничный тягач…

 

Повседневная жизнь в Чагане оставила в памяти почему-то немного зарубок. Вспоминаются всякие мелочи жизни. Например, такая. Командир бригады приказал не производить смену дежурного по бригаде, если не политы все деревья в части. Поливали их из водовозки. В одно из моих дежурств то ли машина сломалась, то ли не вернулась из рейса, но к моменту сдачи дежурства, когда уже произошла смена караулов, деревья политы не были. Завершился полив уже около 10 часов вечера! Правда, я к этому времени сходил домой и поужинал (был уже женат), но факт такой имел место! Кстати, когда я снова побывал в Чагане уже в 80-х годах, то был приятно поражён разросшимися деревьями как в части, так и во всём городке!

Ещё одна занятная деталь. У меня сложилось впечатление, что в 60-х годах никто огородами ни на точках, ни в Чагане всерьёз не занимался, хотя там, если есть вода, растёт всё. Огороды и сады 80-х меня просто удивили, аграриями стали все, кому не лень!!

О воде. Привозная вода на точке приучила к её экономии. Помню первый отпуск на Рязанщине. Открываю кран, намыливаю руки, прикрываю кран. Снова приоткрываю кран – смываю мыло. Сестра смеётся: «У нас - водопровод!» Да, дары цивилизации, а на «точке», если кончилась вода в умывальнике – тащишься с ведром до наливного резервуара! А ещё в жару холостяками на «точке» ходили километра за три к старинному казахскому колодцу. Вода была там очень глубоко, её было мало, но какая она была холодная по сравнению с раскалённым летним воздухом! Более контрастного душа трудно себе представить!

О летней жаре. На открытом воздухе – под +40. Представьте, каково на СНР (станции наведения ракет или «станции непрерывного ремонта», это уж кому – как!), где за передними панелями блоков грелись 2500 радиоламп! Душевно!! Но и из гримас природы тоже можно извлекать пользу: в обеденный двухчасовой перерыв можно было постирать форменную рубашку, вывесить её на степной обдув, а потом надеть и идти продолжать службу. За лето такими процедурами её можно было довести до белизны.

 

О «ГРИБАХ». До прибытия в Чаган понятия не имел о ядерном полигоне. Понятие о «зловредности» продуктов полураспада урана и прочих полониев получил ещё на первом курсе училища, даже лабораторные работы были со счётчиками Гейгера, помещёнными в свинцовые камеры толщиной в сантиметра три, с лицевой стороны закрывавшиеся такой же толстой плитой с ручкой в виде скобы.

Вспоминается такой потешный случай. На первом курсе группы у нас были сводные, рядовые слушатели и офицеры, до капитанов по званию. Один из офицеров приходил на занятия с кожаной папкой, в неё-то кто-то из молодёжи и заложил свинцовую плиту. Окончилась лабораторка, капитан схватил папку, а она – ни с места! Посмеялись!

Однако, в Чагане было не столь весело. О времени воздушных (насчёт наземных – не помню) нам сообщали, дежурные дивизионы сопровождали Ту-16, с которых сбрасывали заряды. Ходили они парой.

От нашего дивизиона до эпицентров воздушных взрывов было порядка 90 километров. Ветра в той степи преимущественные и как раз хвосты зоны «В» попадали на наш дивизион. «В» - это зона наиболее интенсивного выпадения осадков. Выдали нам для успокоения центральной нервной системы индивидуальные дозиметры, металлические цилиндрики размера фломастеров, с заключёнными внутри стирофлексными конденсаторами. Ни хрена они не показывали, т.к. реагировали на РЕНТГЕНЫ, это сейчас, после Чернобыля, мы трясёмся за МИКРОРЕНТГЕНЫ (допустимый бытовой фон – 18 микрорентген в час). Особо резко на осадки наши молодые «дубовые» организмы не реагировали, только всякие царапины подолгу не заживали, текла лимфа. Стартовики, которые по службе постоянно возились с «железяками», ходили вечно с забинтованными руками!

Много лет спустя встретился с жителями района, пострадавшего от Чернобыля, имевшими льготы и привилегии, получивших сколько-то БЭР. Такого проявления (текущей лимфы из царапины) у них не было. Сколько же получили мы? Отрыгнулось это на наших детях, многие имели положительную тубинтоксикацию. Что на самом деле это было – кто же скажет?

А вообще зрелище атомных взрывов даже на расстоянии 90 километров завораживающее! Такая мощь!! Даже за 90 километров домики наши ходили ходуном, при одном взрыве образовывалась щель в соседскую квартиру, при следующем - закрывалась. Сила взрывов была различной, но хорошо запомнилось, что в момент открытия не помню какого съезда КПСС Хрущёвым так «долбануло», что открылась дверь в дивизионном клубе, где в то время было «лежбище» холостяков. Как же мы радовались, когда наземные и воздушные взрывы были запрещены! Повод был существенный!

 

О «поводах» и алкоголе. Повального пьянства не припоминаю, особенно на дивизионе. Сдерживало и боевое дежурство, и отсутствие доступности. Ехать за 40 км с «точки» в Чаган – нужен серьёзный повод, личного транспорта практически не было. Казённый спирт выдавался без изобилия и доставался «нижним чинам» не часто, к тому же году в 1963 произошёл перевод снабжения с ректифицированного спирта на гидролизный. Все расписались в том, что принимать его вовнутрь «низзя», отрава. Запах и правда - омерзительный! Некоторое время боялись. Но нежаркой осенью 196х года – очередные полугодовые регламентные работы на комплексе. Завтрак холостяков. Спирт на протирку разъёмов и прочих нежных частей выдан. Стартовик Петя наливает себе полстакана и произносит: «Холостой я, бездетный, если что – рыдать некому! Для вас, мерзавцев, провожу на себе опыт!» И принял… Вовнутрь… В обед вернулся: «Во!» С тех пор и пьют Вооружённые Силы эту гадость! Не только Петя на это решился! Это уже будучи седым «аксакалом» я узнал, что все основные примеси осядут, если в спирт сыпануть немного марганцовки. Сгинь нечистая сила, останься чистый спирт! «Технология» называется…

В городке жизнь была повеселее. Дом офицеров, магазины, кафе, танцплощадка, футбол-волейбол, Иртыш… Это - почти полный перечень развлечений. Для активных – рыбалка, охота. Выходной в то время был один. Телевидения не было, точнее – почти не было, это был удел любителей дальнего приёма. Местный ретранслятор появился намного позднее.

Музыка – катушечные магнитофоны. Источник музыки для магнитофонов – граммпластинки и эфирное радио. В начале 60-х годов прохождение радиоволн было замечательное! Я собрал ещё на «точке» одноламповый конвертер, позволявший принимать волны короче 25 метров, ГОСТ тех времён ограничивал наши уши от «вражеских голосов» этим диапазоном. Чего там только не было! В дневное время – вся Европа, без федингов, да с такими уровнями, что паршивенький трёхламповый приёмник «Волна» с таким примитивным конвертером обеспечивал полный кайф! И писали мы на всякие катушечные «Днепры» и прочие дефициты советского времени, и радовались этому! Кое-кто из наших повторял эти конвертеры, первоисточник был найден нашим бдительным КГБ, интересовались у меня – не с преступными ли намерениями я несу техническую информацию в массы! Нескучно, правда?!

При всей этой не избыточно весёлой жизни мы как-то по-доброму относились друг к другу. Слово «подсиживать» я услышал из уст сослуживцев впервые уж не в Казахстане, а в гораздо более приемлемом для жизни человеческой месте. Да и кого было подсиживать? Все другие полки и бригады нашей армии ПВО были в настоящих городах: Барнаул, Омск, Томск, Новосибирск и т.д. Так что когда на боевых стрельбах в Телембе на меня орал начальник ЗРВ армии: «Ты у меня в лейтенантах походишь, я тебе место найду!» он был не совсем прав – любое место было лучше Чагана, однозначно! А то, что дуракам доказывать их дурость – себе дороже – я понял лишь к годам сорока, такое вот позднее созревание!

Таким вспоминается Чаган… За те семь лет, что я служил в бригаде, дважды отлучался с тех краёв в несколько более тёплые (отпуска не в счёт!) – в Монголию и во Вьетнам. Это – совсем другая тема.

После расформирования бригады, в советское ещё время был в Чагане несколько раз, правда - совсем в другом качестве, со студентами на военных сборах. То был период нормальной стабильной жизни городка, авиаторов возили на аэродром по железнодорожной ветке, летом по вечерам население поливало свои огурцы-помидоры, до Семипалатинска была асфальтированная дорога, дома были облеплены телевизионными антеннами, короче – всё как у людей! Теперь уже и это – в далёком прошлом и вроде как даже не с нами было…

 

МОНГОЛИЯ

1964 год. Отношения между СССР и Китаем обострялись. На большом участке нашей юго-восточной границы между нами и Китаем исторически разместилась Монголия, препятствуя дальнему обзору воздушного пространства нашими радиотехническими войсками. Понятно, что военная логика проста – нужно на территории дружественного государства, а Монголия таковой тогда и была, разместить РЛС, желательно поближе к не совсем дружественному Китаю и обзирать воздушное пространство оттуда. Правда, монгольская логика была не столь проста, и возникал идиоматический вопрос, содержащий в себе сочетание козы и баяна. Однако, наши стратеги решили это элементарно: монголам предложили на льготных условиях создать войска ПВО. В свете этого старший лейтенант, инженер ИРС Чаганской ЗРБР, т.е. я, был откомандирован в Улан-Удэнский полк для подготовки себя и комплекса С-75 для обучения монголов. Именно этот комплекс и несколько РЛС от радиотехнических войск и исполнили замысел наших стратегов, обозначив сотворение войск ПВО в дружественной стране!

Не помню постановку задачи и прочие сугубо командирские движения, вспоминаются некие частные детали. Нас, специалистов по вооружению огневого дивизиона, разместили на позиции возле Иволгинска. Готовились сами, углублённо изучали матчасть, «навострялись» в проведении регламентных работ, настраивались на обучение монгольских расчётов. Меня определили на аппаратуру СДЦ.

Попутно готовили и комплекс, для проверки комплектации и осуществления передачи которого монголам прибыл специалист из 4 ГУМО, окончивший наш факультет и знакомый ещё по училищной казарме. Одна деталь хорошо запомнилась - передаваемый комплекс был не экспортного варианта, посему на шильдиках блоков были логотипы заводов-изготовителей, что при отправке за рубеж не дозволялось. Ещё одно простое решение: мне вручили шабер и баночку эмали НЦ-25 чёрного цвета и через некоторое время логотипы были удалены и шильдики блестели яркой чернотой.

Группа наша была преимущественно молодая по возрасту, избыток энергии проявлялся в различных розыгрышах типа представления в штаб списка умеющих ездить верхом! Однако, закончилась подготовка, и мы двинулись по железной дороге в Улан-Батор. Там нас встретили квартирьеры из нашей же группы, выехавшие чуть раньше. Разгрузились, подали автобус для офицеров, капитан из РТВ, квартирьер, скомандовал водителю-монголу: «Нухт!» Ну, думаю, полиглот – за несколько дней освоил язык! Правда, вскоре выяснилось, что Нухт – это название места, где расположены дома для загородного отдыха, куда нас на первое время поселили. Что касается языка монгольского, то прожиточный минимум, потребный для магазина и почты до востребования, мы освоили достаточно быстро. Многие монголы, в свою очередь, тоже кое-что понимали по-русски, тогда русский изучался в школах как иностранный. Среди активной части населения многие обучались в Союзе и вполне прилично владели великим и могучим. Занятия же с расчётом СДЦ я, как и все, вёл с помощью переводчиков. У меня за командировку их было два, оба – офицеры армии МНР, причём один из них был военным ветеринаром.

Теперь представим себе, что я рассказываю об основном элементе СДЦ - потенциалоскопе. То, что ветеринар монгольский (впрочем – и российский!) с таким предметом дела не имел – ясно. Следовательно, сначала я объяснял суть переводчику, в данном случае – с высшим ветеринарным образованием, а уж дальше он своими монгольскими словами объяснял то, что понял, технику и оператору. Фразы мне приходилось строить короткие, т.к. в монгольском языке – обратный порядок слов, инверсия. К тому же они неохотно включали в свою речь «импортные» слова, старались переводить всё на монгольский. Наверно, это разумно, если бережёшь свою историю и культуру. Если заглянуть в монголо-русский словарь, то все слова на букву «К» - инородные, к примеру «колбаса», «карман» и пр. Тем не менее, пробиваясь через чащобу непонятных слов и терминов, мои обучаемые постигали азы радиотехники и основы обслуживания зенитно-ракетной техники. Обучал техника – младшего лейтенанта Баянжаргала и оператора – ефрейтора Гиву. Баянжаргал был призван из связистов – проводников, лихо читал схемы, а Гива – обычный цирик, т.е. солдат, из Гобийского аймака, с обычным средним образованием. В его школе ничего электрического, кроме освещения, не было, да и то под вопросом, так что для него всё это было вновинку.

Но вот теоретическая часть обучения завершена, матчасть изучена, техника безопасности - тоже, переходим к практическим занятиям. Включение, оценка работоспособности, выключение. Регламентные работы, подстройка параметров в допуск. В руке оператора – отвёртка, но в шлиц потенциометра она не попадает. Трясётся рука… Страшно… Вдруг ударит током?! Наинструктировал на свою голову! Продолжаем обучение… Даю пощупать напряжение 26 вольт.

«Не бьёт?»

«Нет!»

Короткие (микросекундные) импульсы вольт в 100…

«Не бьёт?»

«Нет!»

Тогда прошу нашего координатчика дать импульсы подлительнее и с амплитудой вольт в 300. Гиву прошу держаться одной рукой за ручку блока, тем самым нарушая технику безопасности, а другой – за любезно поданный проводок с импульсами. Тряхануло! Заметно было по вспотевшему и покрасневшему лицу оператора!

«Понял, что такое – ток?!»

«Так точно, бакши!»

И руки трястись перестали. Нормальный парень, толковый оператор, потом остался в кадровой армии, в Москве выучился на танкиста! Вот так – переходить из первобытно-общинного состояния в другую общественную формацию!

Потом встречал кое-кого из первого состава этого дивизиона на полигоне в Телембе, когда они приезжали на очередные боевые стрельбы, от них и узнал про Гиву.

 

О жизни повседневной. В Нухте прожили недолго, припоминаются красоты той местности и вкусная кормёжка. Там впервые попробовал фунчёзу, вермишель из крахмала, подавали к мясу в качестве гарнира. То, что монголы спецы по поеданию мяса – не извольте сомневаться. Румяная студентка-монголка на улице зимнего Улан-Батора с куском варёной колбасы – нормальная картина! А по разделке источника мяса – чуть позже…

После Нухта жили коммуной в большой многокомнатной квартире, а потом, когда к женатым стали приезжать семьи – в гостинице «Улан-Батор», в самом центре города. Немного о животных. Они, столичные жители, показались мне достаточно самостоятельными. Например, крупный козёл регулярно ночевал на ступеньках перед входом в нашу гостиницу. Коровы, ослы – тоже не редкость на улицах Улан-Батора в те годы. Бродячие собаки вели себя весьма прилично. Одна, например, постоянно сопровождала меня от городка военных строителей на окраине до гостиницы, отвлекаясь по маршруту только для того, чтобы хлебнуть водицы из лужи. То было уже летом, а у военных строителей я встречался с подругой, тоже командированной в МНР из Ленинграда. Познакомились мы с ней на новогоднем вечере в клубе для русских специалистов, встречаемся часто и теперь, потому как – жена!

Вся прелесть тамошнего пребывания заключалась в избытке свободного времени, что для инженера в бригаде, несущей постоянную боевую готовность - роскошь. Красота – закончились занятия и никому ты больше до завтрашнего дня не понадобишься! Да плюс ещё выходной, не омрачаемый дежурствами, патрулированием и прочими прелестями военной жизни! Вот мы с подругой и облазали весь город от центра до китайских кварталов.

 

И в те времена было на что посмотреть! Это и действующий ламаистский дацан, и музеи исторический и естественный, и новые кварталы, построенные китайскими строителями.

С местными людьми общались по мере необходимости. Вне служебного времени это - транспорт (автобус), столовая, магазин, почта и т.д. Минимальный запас монгольских слов приобрели, так что особых проблем не было. Пересекались, как сейчас говорят, и с русскими – гражданами Монголии, их называли «семёновцами», такое историческое эхо. В общем, с монголами общались нормально, никаких эксцессов не помню, хотя монголы тоже не прочь «принять на грудь» продукт под названием «арак», местную водку! Короче говоря, к нам относились вполне терпимо. Едет, к примеру, старый монгол верхом на лошади, по тротуару, кстати - мало ли какие дела у него в столице, непременно поздоровается по-русски, а мы уж ответим по-монгольски! То ли тротуары широкие в Улан-Баторе, то ли лошади умные и осторожные, но ни разу столкновения не было. Собственно, и движение не было столь интенсивным, так себе, одиночные прохожие…

О местных китайцах… Исторически между китайцами и монголами была взаимная неприязнь. Это не мешало привлечению китайских рабочих и специалистов на строительство. Как правило, строители приезжали на время, а местные китайцы наполняли рынок, торгуя всякой мелочью и овощами. Кстати, на столе 23 февраля 1965 года была свежая редиска, знатные китайские овощеводы постарались!

Об отдыхе. Развлечений было не в изобилии. Книги, кино, музеи, сам город. Кино чаще всего на русском языке, но с субтитрами. Дублированных было немного. Единожды пошли смотреть «Штрафной удар» с М.Пуговкиным. Немного удивились, что монголы как-то странно смотрят на нас. Всё стало понятно, когда Пуговкин заговорил по-монгольски, кино оказалось дублированным! Досмотрели, однако, до конца, всё равно интересно!

Любители активного отдыха зимой выезжали на рыбалку, дырявили лёд местной реки. Угощали потом всех «матрасников» ленками и прочей речной вкуснятиной!

 

Особо из вариантов отдыха запомнился выезд всей нашей братии за город к родственникам одного из монгольских офицеров. Холмистая степь, несколько юрт, животные. Одно из них, козлик, было принесено в жертву монголо-советской дружбы. Мясо – хлеб монголов. Поэтому мы не сильно удивились, с какой скоростью был разделан козлик. Казалось бы – всего несколько минут назад мы имели возможность сфотографироваться с ним на память, а вот уже рожки с головой – отдельно, потроха, остальные части тела – всё в отдельных посудинах. До того был разведён костёр на груде камней, не столько для пожарной безопасности, сколько для приготовления вкусной и здоровой пищи. Технология была следующая: в алюминиевую флягу из-под молока слоями укладывалось мясо с луком и раскалённые камни, крышка фляги задраивалась и через полчаса из этой «скороварки» извлекли вкуснейшее и нежнейшее мясо экс-козлика. Прекрасно оно пошло под чарку местной водки!

 

Настало время отъезда. Расчёты были обучены для самостоятельного поддержания боеготовности комплекса и РЛС. Большая часть из нашей группы отправились по своим частям. Оставались специалисты управления, обучение тонкостям боевой работы требовало более длительного времени. 21 июля 1965 года наш поезд встретили зелёные картузы КПП «Наушки» и снова: «Здравствуй, Чаган!» Вот такой фрагмент службы офицера ПВО…

 

ВЬЕТНАМ

Так-с… На чём мы остановились? Повернём калейдоскоп прошлого ещё на один годовой оборот. 1965 и 1966 год. Я снова в Чагане, привычная рутинная служба. В декабре 1965 года Чаганский поселковый совет зарегистрировал вновь образовавшуюся ячейку общества. Из однокомнатной квартиры перебрался в двухкомнатную, жизнь продолжалась…

К осени 1966 года от нашей Новосибирской армии ПВО формировалась команда специалистов для отправки в ДРВ (так тогда именовался северный Вьетнам) на замену персонала, завершавшего годовую командировку. В то время во Вьетнаме шли боевые действия, США с союзниками воевали с партизанами Южного Вьетнама, ресурсы которых подпитывались Северным Вьетнамом. Эта помощь вызвала нападение авиации США на ДРВ, основные удары наносились по коммуникациям, примыкающим к 17 параллели, разделявшей север и юг Вьетнама, а также по мостам, дорогам, нефтебазам и т.д. Страны тогдашнего соцлагеря не остались в стороне и активно помогали ДРВ, преимущественно экономически. Советский Союз – помогал всячески, в том числе и зенитными ракетными комплексами и истребителями. Отсюда – потребность в специалистах по этой технике.

Затрудняюсь в логическом обосновании движения мыслей моего многоуровневого руководства, но мне было предложено поучаствовать в этом, хотя я был сравнительно молод и не был членом КПСС. Вероятно, предыдущая командировка в МНР упрощала какие-то формальные действия. Возможность отказаться была, но как-то не хотелось подставлять товарищей, хотя ко времени предстоящего отъезда у меня должен быть появиться первенец. Деталь: в то время пол ребёнка угадывался, но инструментально не определялся. Короче, процесс пошёл. Душеспасительные беседы в бригаде, дивизии, армии, в Москве, и вот нас уже экипируют на складе ведомства, отвечающего за отправку служивого люда за рубеж. Если в страны, где не велись боевые действия, выдавался «малый джентльменский набор», состоящий из костюма, пальто, головного убора и пары обуви, то наша груда добра включала только обуви 10 пар, от сандалий до резиновых сапог и ботинок с высокими берцами, совершенно громадное количество рубашек, штанов и прочих полотенец. Логика была проста: на войне ничего не жалеть, падать где придётся, т.к. пока будешь выбирать чистое местечко, дабы сберечь костюмчик, в тебя может попасть какое-то инородное тело, возможно – металлическое, конструктора боеприпасов обожают металлические корпуса!

Наконец, все подготовительные движения завершились, остатки рублей оставлены в ресторане «Центральный» на ул. Горького, последний визит на вечернюю Красную площадь – и мы готовы лететь в незнакомые края. В промежутке временном от Чагана до вылета в Ханой встретил жену с только что родившимся сыном, они оставались у моих родственников в Рязани. Чтобы семья не беспокоилась, немного исказил географию командировки, обозвав Вьетнам Кубой, благо обратный почтовый адрес значился как Москва-400. Правда, потом меня «сдал» один сослуживец из Чагана, побывавший в Рязани, вопросом: «Ну, как там Витя воюет?»

 

Наша группа разместилась в Ил-18, восемь часов в воздухе, и мы - в Иркутске. Затем – Пекин, дружеский обед с китайцами в аэропорту, а вечером в наш самолёт подсели китайские штурман-лидер с радистом, и мы полетели в Ханой. В Иркутске было сравнительно прохладно (октябрь уж на дворе!), в Пекине – потеплее, а когда сели в Ханое, то наши костюмы оказались не совсем к месту, точнее – совсем не к месту: температура под +30, влажность 100%, какие-то сверчки верещат. ВПП и прочие средства освещения погасли сразу же после остановки самолёта, абсолютная темнота, только фонарики вспыхивают.

Разместили нас в городке для советских специалистов. Утром начали озираться. Никто из нас в таких краях не бывал. Природа другая, всё другое. Выдали нам немного донгов, аванс. Пошли в местный магазинчик, нужно же местные продукты попробовать! Жареный арахис – годится, курица в желе – тоже вполне, но то, что у них называется «Ликёр Хризантема» - гадость, т.к. вовсе по вкусу не «ликёр», а настойка самогонки на лепестках цветов! На любителя…

Вскоре нас собрали для первичного инструктажа и распределения по местам. Предпосылки следующие: пилоты американские подготовлены хорошо, любой объект может быть ими разбомблен, вопрос – в возможных потерях. Персонал вьетнамский имеет разный уровень подготовки, опыт боевых действий нужен Родине, так что зря не рисковать. Когда американцы начали активно уничтожать наши комплексы, нам вообще дали ясную установку: при подлёте самолётов к зоне пуска ракет перемещаться в безопасное место. Я получил назначение в полк, охранявший порт Хайфон и половину дороги №5 Хайфон-Ханой.

 

В октябре 1966 года американцы ещё не бомбили города. По пути в Хайфон увидели нефтебазу, свидетельство квалификации американских пилотов: груда искорёженного железа на территории базы и единичные воронки от бомб и снарядов вне территории. Впечатлило! Город и порт были целы. Первое место размещения: окраина городка-спутника Хайфона Кьенана рядом с аэродромом с «ночными бомбардировщиками» Ан-2. Да, я не ошибся, именно «кукурузниками»- бипланами. Какие уж они выполняли боевые задачи – нам не ведомо, но летали по ночам, имея вдоль фюзеляжа и по крыльям крест из лампочек, чтобы свои зенитчики-артиллеристы не сбили. Потом американцы ВПП этого аэродрома разбомбили… Знакомство с коллегами, отбывающими домой в Союз, с бюро обслуживания, с полком.

Бюро обслуживания обеспечивало наше повседневное функционирование: проживание, перевод, транспорт, охрану. Особо мы были благодарны нашему повару Зюму за качественную еду, с этим везло не всем. В других полках наши люди иногда переходили на консервы из-за отвратительного приготовления пищи. Зюму же каждая уезжавшая группа делала подарок! Ещё немного о бюро. Персонал был достаточно внятный. Переводчики со сложностями технического языка справлялись, полк воевал не первый год. Водители содержали транспорт в порядке. Охранники были тоже не слишком навязчивые. Правда поначалу, когда нас одно время разместили недалеко от центра Хайфона - не отпускали нас за покупками (батарейки к фонарику и прочая мелочь) самостоятельно. Но потом убедились, что мы не стремимся контактировать с врагами ДРВ и выдавать военные тайны, и дальше уже мы передвигались самостоятельно. Мелкое разгильдяйство в бюро, конечно, присутствовало. Например, на ночные выезды (большинство плановых выездов было ночью) везли для нас дополнительное питание типа чая с молоком, чего-нибудь «на зубок» и были случаи, когда на троих- четверых выехавших брали две ложки. Мелочь, конечно, но благодаря этому я научился есть палочками. А долго ли, имея нож или бокорезы, срезать пару палочек, ведь бамбук во Вьетнаме растёт везде и используется как изгородь. Кстати, есть сорта бамбука с шипами!

 

Полк, как я уже обмолвился, был уже обстрелянный. Штатно в нём было 4 огневых дивизиона, не считая технического, собиравшего, проверявшего и заправлявшего ракеты. Некоторое время нашему полку придавали ещё два дивизиона, но иногда из-за налётов было боеготово не более двух комплексов. Каждый из огневых дивизионов имел по несколько подготовленных позиций, тщательно замаскированных бананами и прочей растительностью. Американцы знали эти точки, но не знали, на какой из них сегодня их ждут. Неведение длилось до пуска ракеты, когда «летающий телеграфный столб» приближался к очередному агрессору, заставляя пилота выделывать акробатические номера, если он вовремя заметил приближающуюся смерть. Такое прозвище ракет С-75 возникло из-за камуфляжной окраски, вид её полёта со стороны на самом деле напоминал этот предмет! После стрельбы и окончания боя дивизион сворачивался и перемещался на другую позицию. Расчёты были прекрасно обучены, тягачей – полный комплект и в каждом дивизионе был автокран для демонтажа-монтажа антенного хозяйства. Если комплекс не повредили американцы, то мы помогали в настройке. Если повредили – помогали ремонтировать.

Налёты были преимущественно в дневное время, т.к. вражеские пилоты летали на предельно малых высотах, когда уходили после бомбардировки. Каждый пилот знал свой маршрут от начала выполнения задачи и до возвращения. Хайфонскому полку приходилось иметь дело преимущественно с самолётами, базировавшимися на авианосцах. На индикаторе кругового обзора можно было наблюдать до 60 целей одновременно.

Тактика была примерно следующая. Так как они знали все наши позиции и, соответственно, зоны пуска, то выматывали расчёты постоянным приближением к зонам пуска и отваливанием назад. Так продолжалось практически постоянно, если видимость позволяла «янкам» летать. Потом в один не очень прекрасный момент происходил налёт. Каждый из «налётчиков» знал свою задачу: одни – бомбили, другие – ставили помехи, третьи – подавляли комплексы после пуска. Командир полка уже фактически не руководил боем, а только принимал доклады. Одновременно стреляла ствольная артиллерия калибром от 37 мм до 100 мм, грохот стоял неимоверный! Осколки снарядов могли поранить или даже убить. Вдоль улиц и дорог для пешеходов, которых застал в пути налёт, были сделаны индивидуальные бомбоубежища типа цилиндров диаметром сантиметров в 50 и глубиной метр с небольшим, рассчитанных на среднего вьетнамца, но явно не для русских тел. В городе рядом с «бомбоубежищами» лежала не очень увесистая бетонная крышка, а в сельской местности жители днём таскали с собой скрученный в плоскую спираль жгут из чего-то, похожего на солому, которым надлежало накрыться, спрятавшись в «бомбоубежище».

 

Технический дивизион не был вообще сосредоточен в одном месте. Комплектующие части ракет были размещены в некотором районе, никто их практически не охранял и как тут не сказать, что несмотря на войну и бедность населения краж или порчи казённого имущества не было! О вьетнамцах тех времён можно отзываться только с восхищением. Страна в то время беднейшая, но нищих не было. Конфликты, в том числе мелкие ДТП типа разбитой фары или помятого крыла разрешались без истерик и мордобоя, водители довольно мирно беседовали, записывали данные друг друга и потом каким-то образом рассчитывались. Дороги были весьма узкие, проходили между рисовых полей, а т.к. тогда снимали два урожая риса в году, то поля почти всегда были непроходимыми для транспорта, поскольку заполнены водой, такова особенность выращивания риса. В те годы лозунг был: «Пять тонн риса с гектара!» И ещё о дорогах. Вдоль дорог были подготовлены материалы и ручной инструмент для их ремонта после налётов, а каждой деревне был отведён участок, который жителям надлежало поддерживать в исправном состоянии.

Чем же мы были заняты, когда не было срочных вызовов на устранение неисправности? Прежде всего, помогали вьетнамцам настраивать комплексы. Хотя персонал был уже сравнительно опытный, всё равно в настройках, особенно высокочастотной аппаратуры, есть масса тонкостей, которые познаются только в результате большой практики. В Чаганской бригаде покрутить шлицы мне довелось от души, так что кое-чему мог обучить вьетнамцев. Приходилось и проводить занятия зимой в нелётный период, когда облачность была настолько плотной, что американцы вообще не летали. Хорошо запомнил этот момент, температура окружающего воздуха была +13, это для тропиков весьма холодно. При температуре +10 градусов детей не пускают в школу! А у обучаемых карандаши вываливались из окоченевших рук…

Были выезды и для проверки матчасти, нельзя было допускать, чтобы из-за нерадивости вьетнамских расчётов плохо работала советская техника! В нашем полку всё было более или менее нормально в этом плане. Получили мы, конечно, великий опыт восстановления комплексов, прежде всего, от осколочных поражений. Кабельная сеть после налётов на позицию иногда представляла из себя вермишель из кусков проводов. Сращивали вставками, а повреждённые места укреплялись накладками из расщеплённого бамбука. Внутри кабин ничего сногсшибательного придумывать не приходилось, резисторы и конденсаторы и в Африке – детали, но вот в приёмо-передающей кабине ПАА взамен повреждённой прокладки в воздушной системе передатчика пришлось однажды поставить кольцо от резинового противозачаточного изделия производства Чехословакии, пока штатная прокладка не поступила из Союза.

 

Об отдыхе: кроме сна и еды развлечений почти не было. Телевидения не было. Кино – привозное, из Ханоя. Попала к нам «Дайте жалобную книгу!», так и сейчас рубленные фразы оттуда помню, потому что смотрели этот фильм и отдельные части из него много раз! Радио на коротких волнах слушали так: сперва днём – «Голос Америки», а вечером, когда начиналось прохождение на других частотах – Москву. Основные новости по фактам были схожие, но по толкованию существенно отличались. О войне Израиля и Египта узнали сначала от вражеского радио, а уж потом – от родного! Касаясь этой шестидневной войны, достоин упоминания один факт: до захвата Израилем такого же комплекса, как был во Вьетнаме, помех по ракетному каналу не было, т.е. США не удалось это раскопать, перебежчиков в те времена было гораздо меньше! И этим нужно гордиться!!

Ну ещё из развлечений – покупали журналы и газеты на русском и немецком языке, культурный обмен был, хоть и вялотекущий, почтовыми марками начали интересоваться с подачи прикомандированного к нам на время офицера. В общем, жили достаточно дружно, особенно с Виктором Фёдоровым из Чагана, Алексеем Чистосердовым из Семипалатинска, Славой Саблиным, Юрием Георгиевским из Новосибирска. Почта из Союза шла нерегулярно, был вообще провал месяца в три, когда Москва сильно не дружила с Пекином. Семье в Рязань я отправлял открытки с пальмами, но без подписей на вьетнамском, поддерживая легенду о пребывании на Кубе. Шифровался!! Ещё для поддержания бодрости добровольно выпускал «Боевые листки» с подзаголовком «Чепэшник, орган КВС в Хайфоне». КВС – коллектив военных специалистов, так, мелкие новости и события. Как-то упомянул нашего «старшого», пострадавшего от укуса подаренной ему мартышки, чем добился стойкой неприязни. Соображать надо, капитан!!

 

Во время командировки документов у нас при себе никаких, кроме лица, не было. Всегда с собой каска и главный «струмент» технаря – отвёртка. Эта отвёртка с наборной ручкой, которую я сделал ещё в лейтенантские годы, и она до сих пор у меня. На ней красуются 34 запила-зарубки по числу сбитых полком за время моей командировки американских самолётов. Возможно, что полк сбил и больше, но иногда сбитые ракетой самолёты приписывали артиллерии для поддержания боевого духа. Что ж, их право… Тем не менее, 34 самолёта за 9 месяцев командировки – это тоже существенные потери для авиации NAVY, так сказать, наш привет нынешним «друзьям»!

В нашей группе за то время, что я был в её составе, никаких чрезвычайных ситуаций с нашим «КВС» не случилось. Правда, «окопную болезнь» приобрели все. Проявление её следующее: при звуке приближающегося самолёта непроизвольно присматриваешь место укрытия. В Союзе это прошло у меня месяца через два, но поначалу ловил себя на этом. Самое неприятное во время налёта – всё слышать и ничего не видеть. Когда приходилось ремонтировать технику под налётом, находясь в кабине без укрытия, ощущение не из приятных, но руки делали своё, ведь навык – это умение, доведённое до автоматизма. Как-то попали в светлое время посреди голого поля под налёт, но бомбили не нас, а мост примерно в паре километров. Тут наоборот – всё видно, пикируют не на нас, и поэтому гораздо спокойнее наблюдать со стороны! Опять же вспомнил нечто книжное, написанное о прошлой войне типа: «Рядом гулко разорвалась бомба!». Автор был неправ, от взрыва бомбы рядом звон стоит в ушах ещё несколько минут!

В июле 1967 года отправился домой, в Союз. Обычно отправка осуществлялась по воздуху, но тут из-за «культурной революции» в Китае возникли проблемы. Нас, группу возвращавшихся офицеров, впервые отправили по суше. Будут ли нас кормить китайцы – было неясно, начальство рекомендовало запастись консервами. До пограничной станции Пинсян по Вьетнаму группу провезли на автобусе. Разместили в поезде до Пекина, сопровождал китайский караул. В поезде-таки нас кормили. Прибыли в Пекин, по пути смотрели на бесконечные поля и вообще на природу и китайцев. В Пекине сутки ждали поезда в СССР, жили в гостинице «Пекин», бывшей «Москва». Персонал мог изъясняться по-русски. В город не пускали, так что смотрели на бесконечные шумные демонстрации эпохи «культурной революции» из окна. Вопли молодёжи и грохот барабанов оглушали даже на пятом этаже! Это было бесконечное действо, но на наше счастье хлынул ливень, и нам удалось нормально выспаться! Дальше – «Пекин-Москва», родные непереводимые фразы на станции Наушки, мы – снова дома!

 

АНГАРСК

Ничто не вечно… Чаганский период службы внезапно завершился в 1968 году. Было принято решение о переформировании бригады, в которой я служил, в полк. Сократилось количество боевых подразделений, соответственно и персонал управления бригады. Первый и последний раз в жизни я оказался «за штатом», наступил период вынужденного безделья и неопределённости будущего. Существовавшими в то время документами такое состояние предусматривалось на период не более двух месяцев, по истечении которых выплата денежного содержания (так именуется заработная плата военнослужащих) существенно сокращалась. Мы, заштатники, являлись на службу, некоторая осмысленная деятельность присутствовала, передавали свои обязанности и наработки остававшимся в штате полка офицерам, но самый главный вопрос – наше будущее – был неясен. По мере истечения двухмесячного срока состояние «кота в мешке», когда что-то слышно, ничего не видно и не знаешь - куда выкинут, утомляло всё более.

Разрешилось тяжкое бремя неведения враз: в Ангарске на базе двух полков формировалась бригада, и нас, находившихся за штатом, назначили туда на различные должности. Меня назначили старшим инженером СРВ (службы ракетного вооружения), моим начальником стал Виктор Васильевич Мещерский, однокурсник по МВИРТУ, туда же в оперативный отдел был назначен и мой бывший первый командир дивизиона Харахордин.

 

Процесс переезда в памяти не отложился, обычное дело для выходца из военной семьи, когда за 10 лет учёбы пришлось сменить 9 школ! Командование бригады предоставило для проживания нашего немногочисленного семейства комнату в общежитии Ангарского электролизно-химического комбината, минутах в пятнадцати ходьбы от штаба. Началась привычная служба. Ознакомление с коллективом СРВ бывшего полка, с остальным управлением бригады, с дивизионами. Вскоре в моём армейском бытии произошёл качественный скачок: присвоили звание майора, и из старшего чина среди младших офицеров я стал младшим среди старших офицеров! В связи с этим запомнился курьёзный случай. В кабинет СРВ вошёл незнакомый лейтенант с дивизиона и обратился ко мне: «Товарищ майор, не Вы ли капитан Болярский?» Присутствовавшие попадали!

Потянулась служба… Обычные дела – постановка дивизионов на боевое дежурство, проверка готовности, помощь в устранении неисправностей, подготовка расчётов к выезду на полигон для боевых стрельб. Бригада по составу получилась самой крупной в Сибири: три технических дивизиона и более 10 зенитно-ракетных. Безработица явно не грозила! К тому же размещены дивизионы были на обоих берегах Ангары и чтобы добраться из Ангарска до села Бохан, около которого стоял наиболее удалённый дивизион, приходилось ехать 35 км на юг до Иркутска, пересекать этот губернский центр и далее трястись ещё порядка 100 км.

Ускоренные варианты были: зимой – ледовая переправа, если Ангара надёжно замёрзала, а летом можно было перебраться на другой берег бригадным катером или частным перевозчиком, предварительно договорившись о колёсном транспорте. Кстати, командный пункт (КП) бригады был тоже не в Ангарске, а на другом берегу реки. Слово «кстати» не совсем к месту, потому что из-за коротких сроков готовности (не очень дружественный Китай – рядом!) главный инженер или лицо, его замещающее, повинен быть на КП через 30 минут после объявления бригаде боевой готовности. Понятно, что это технически неосуществимо, ступа с метлой даётся не каждому! Решение – элементарное: постоянно находиться этому персонажу драмы «Боевое дежурство» на КП.

Краткое описание действия. Поодаль от трассы Иркутск – Сегентуй располагался командный пункт бригады с системой АСУРК (автоматизированная система управления ракетными комплексами), представляющий собой несколько радиолокационных станций (РЛС), систему радиосвязи (тоже роща антенн), кабины управления, дизельные электростанции, казарму для солдат и деревянный домик для дежурной смены офицеров управления. Дизеля молотили круглосуточно, даже если РЛС были выключены, а чтобы обеспечить им нагрузку, положенную для длительной бесперебойной работы, к ним подключался эквивалент нагрузки, внешне похожий на бытовую электропечку, только без конфорок и с гораздо большей мощностью. Зимой тепло эквивалента обогревало домик офицерского состава, тут же сохли носки-портянки, а летом на эквиваленте сушились трофеи тихой охоты – грибы. Подножный корм!

Я был допущен к несению боевого дежурства на КП в качестве главного инженера, так что ежемесячно одну неделю гарантированно отбывал вне семьи в условиях, приближённым к боевым, оттачивая ратное мастерство и другие жизненно важные умения. Во внеслужебное время мы находились там же, кто-то смотрел телевизор, кто-то читал, общались – как могли. Связи с семьями не было. Неделя «без права переписки»! Зато кое-чему от товарищей-сидельцев научился, например – заваривать горчицу так, что слёзы бьют фонтаном, только нюхни!

 

Мотаться приходилось по всем дивизионам. Некоторые запомнились больше других. Боханский (по ближайшему населённому пункту) – удалённостью. Тот, что стоял около с. Целоты – дорогой через болото, покрытой гатью, каждой весной – почти непроездной из-за сильнопучинистых грунтов, превращавших дорогу в сплошную сеть колдобин. В эту целотскую дорогу было вбухано за счёт шефов немерянное количество гравия и щебёнки, но тщетно. Пара добрых слов о шефах бригады. Ангарск – это нефтехимический комбинат, электролизно-химический комбинат и управление специального строительства. При социализме, имея таких шефов, можно было не только строить забесплатно дороги, но и покрывать пол в хранилище ракет плитами из нержавейки, как было в одном из технических дивизионов около Мегета! Ещё мне запомнился дивизион в Целотах двумя такими «фактиками». Первый, технический. Дивизион был окружён тайгой. Для топографической привязки станции наведения ракет и пусковых установок (чтобы «смотрели» в одну сторону!) топографами были сделаны реперные отметки. Однако, когда на вооружение поступил радиодальномер РД-75, ему потребовалась большая точность привязки, более удалённый ориентир. Высоченные сосны вокруг позиции не позволяли увидеть топографическую вышку в нескольких километрах от позиции. Пришлось ориентироваться ночью по Полярной звезде, привязав своё военное тело к антенне. Победили!

Второй «фактик», человеческий. В те годы было призвано много офицеров из запаса, на два года. Некоторые – сразу после ВУЗа, но были и матёрые специалисты, имевшие большой жизненный опыт. Большинство служило как надо, но сейчас немного не об этом. Я был вызван на какую-то сложную неисправность. Дивизион был на дежурстве, на время неисправности его подменял другой. Лето, ночь, в кабине очень жарко, лампы-то все греются! Пить хочется… Излагаю свою просьбу технику из «двухгодичников», с которым мы боролись с неисправностью. «А чего бы Вы хотели?» Я пошутил: «Сухого белого вина!» Техник засмеялся и ушёл. Через 15 минут явился с бутылкой «Ркацители»!! И неисправность как-то сразу победили, и таких людей приятно вспомнить!

Вернусь к теме «двухгодичников». Не отличаясь строевой выправкой, многие служили не хуже кадровых офицеров, особенно вспоминаются выпускники НЭТИ. Были желающие и остаться в кадрах, но для большинства препятствием был квартирный вопрос, сложности с этим в городах были всегда. Некоторые были призваны с серьёзных производств и НИИ, был даже случай, что на имя командира бригады пришло извещение, что находящийся на службе лейтенант запаса получил повышение по службе и его ждут после увольнения.

С жильём были сложности не только у резервистов, но и у кадровых офицеров. Например, моя семья переселилась в квартиру с подселением спустя несколько месяцев проживания в общежитии. Так жили ещё с год. До сих пор помню ангарский адрес: 73-5-25, что означало 25 квартиру в 5 доме 73 квартала. Улицы в Ангарске были обозначены, но население руководствовалось квартальной формой «навигации», исторически сложившейся со времён строек. Хороша была квартира, толстые стены, пол в ванной – с подогревом, по коридору можно было рассекать на велосипеде (трёхколёсном, конечно). Жаль, что и это прекрасное жилище оказалось временным!

С городской жизнью связан ещё такой потешный эпизод. Однажды я возвратился вечером после дежурствам по части. Раздеваюсь, попутно включил радио на УКВ и ищу музыку. Вдруг слышу голос своего экс-командира дивизиона, который открытым текстом разносит дежурного по КП, обещая дать ему «люлей». Радиотрасса управление – командный пункт пересекала город, все желающие могли слушать переговоры! Это был ляпсус наших связистов, на другой день с общедоступных частот ушли. Понятно, что по эфиру не звучали слова «ракеты», «пусковые», «комплексы», пользовались всяким эвфемизмами, но кого может обмануть фраза: «Пришлите бортсумки от «молотков»!» Впоследствии связисты пользовались частотами, которых в бытовых приёмниках не было.

Однако, ещё о запомнившихся позициях. За Усольем-Сибирским у села Мишелёвка стоял дивизион, особенностью которого было то, что солдаты ели не из алюминиевых мисок и пили не из эмалированных кружек, а пользовались исключительно фарфоровой посудой. Секрет простой – рядом был фарфоровый завод! Проверяющие очень любили этот дивизион! А вообще приходилось бывать везде, такова жизнь военного инженера.

 

За четыре года службы в Ангарске пришлось побывать на нескольких полигонах ПВО: в Приозёрске, Капустином Яре, Ашулуке, Телембе. Где-то проводили плановые стрельбы, где-то получали комплексы, где-то обучался на новую технику. Интересная была стрельба в Ашулуке, когда стреляло сразу четыре наших дивизиона. Интересная она была для меня. Ситуация – должна быть боевая стрельба, учебные налёты уже прошли, а в одном дивизионе в приёмо-передающей кабине пробивает один из проводов передатчика на корпус. Времени на ремонт нет. Мерещатся ужасы последующих «разборов полётов». Ору нечеловеческим голосом персоналу кабины: «Несите плоские камешки!». Выложили для провода канал, проверили – не пробивает, отстрелялись успешно. Главное – не паниковать!

Полигоны были интересны встречами с однокашниками, с бывшими сослуживцами. Часть выпускников с моего курса служили в Капустином Яре и в Приозёрске, двигали военную науку и технику. А с той «интересной» стрельбы в Ашулуке я улетел в Ангарск за сутки до того, как всех «законопатили» в палаточном лагере на три недели из-за карантина по холере! Три недели футбола на самом большом песчаном пляже Советского Союза! Командиром бригады тогда был полковник Васильев, он никому не давал возможности валять дурака. Оставшиеся расчёты изучали матчасть по книжкам, перетаскивали палатки с места на место и т.д. Васильев был, пожалуй, единственный командир, конкретных вопросов которого я побаивался, оставаясь за главного инженера во время отпуска, хотя отношения были вполне корректные. За четыре года в Ангарске досталось дважды замещать своего начальника. Вспомнишь – спина морщинами покрывается! Такое громадное хозяйство! Правда, Виктор Васильевич Мещерский втолковывал мне: «Ты побольше задавай вопросов начальнику штаба и командиру – от тебя и отстанут!» С Васильевым этот фокус не проходил. Жаль, что в период искусственного омоложения командирского состава его перевели в Ленинградское политическое училище, бригаде от этого лучше не стало. 

В Приозёрске, на Балхаше, в советское время был громадный испытательный ракетный полигон. Запала в память командировка по изучению новейшей в то время техники – радиолокационного дальномера РД-75. Это сейчас, кликнув в Google, можно узнать о многом из истории нашего вооружения, а тогда это был совершенно секретный «довесок» к комплексу С-75В, позволявший работать в условиях радиопомех. Съехались инженеры со всех армий ПВО, по одному «экземпляру». В присутствии представителей промышленности мы самостоятельно изучали РД-75, учились настройкам и всему необходимому. Впоследствии каждый из нас должен был нести эти знания «в массы». Жили на 35 площадке полигона, а РД и всё прочее было невдалеке, в нескольких километрах. Всё прочее – это комплекс С-75В, на котором «обкатывались» всякие новинки промышленности, а также была пара пусковых установок, с которых регулярно проводились контрольно-серийные пуски ракет.

Когда ракета стартует, то из порохового ускорителя вылетают осколки несгоревшего пороха. Кто-то придумал развлечение – пускать самодельные ракеты, снаряжённые таким дармовым топливом. Несколько «пусков» прошло успешно, но попытка заставить полететь армейскую алюминиевую флягу оказалась плачевной, флягу и пусковую «установку» из шифера разорвало, на этом возврат в детство инженеров ПВО закончился. Ещё два момента пребывания на 35 площадке запомнились. Первый – запуск антиракеты где-то на сопредельной площадке. Грохот и дым… Второй – интерес к посадке на Луну и возвращению американских астронавтов. Заранее была куплена бутылка водки, чтобы в случае удачи выпить за здравие, а в противном случае – за упокой. Момент был чрезвычайно опасный! Ещё одна деталь к этому: репортаж о взлёте с Луны шёл по ТВ, а в гостинице, где мы проживали, был любитель дальнего приёма телевидения, у которого мы с бутылкой и наблюдали за всем этим. Из удивительного на полигоне, запомнившегося на всю жизнь, были останки комплекса «Даль», разрабатывавшегося КБ Лавочкина, но в памяти остались не какие-то удивительные конструкции , а нестандартные кабельные разъёмы замысловатой конфигурации.

Этой командировки оказалось достаточно для того, чтобы при поступлении в Ангарск РД-75 самостоятельно развернуть его, настроить и обучить расчёт. Потом приходилось обучать персонал и в других частях.

 

За время службы в Ангарске пришлось заниматься ещё одним видом военной деятельности. При каждой дивизии ПВО было приказано создать нештатную группу радиоконтроля в помощь штатной – армейской. Задача – контроль соблюдения режима радиомаскировки радиолокационных станций, соблюдение правил использования радиочастот и ряд других технических задач. В Иркутской дивизии начальником нештатной группы назначили меня. Нештатная – это дополнительные обязанности без дополнительной оплаты. Пригнали технику – станцию контроля за радиоизлучениями (СКР) – на базе автомобиля УАЗ-452 типа «санитарки», укомплектованную радиоприёмной аппаратурой, антеннами на все случаи жизни, аккумуляторами и отопительной установкой, что для Сибири весьма существенно. Далее – выдали план проверок и «вперёд и прямо».

Планы были божескими, т.е. преимущественно на летнее-осенний период, а в проверяемый «ареал», помимо Иркутско-Ангарского региона, входили Чита и Читинская область: Мирный, Безречная, Соловьёвск, Краснокаменск и т.п. На время командировок придавались мне два солдата: водитель и оператор, причём получалось так, что оператором назначали специалиста по ЗАС (секретной связи), потому что работа с реальными значениями частот по тем временам требовала формы допуска №1 для меня и №2 – для оператора. Форма №1 автоматически делала меня «невыездным» на весьма длительный срок, собственно и выезжать-то тогда возможности не было!

Как это происходило? В окрестностях Ангарска – Иркутска – ничего интересного. Наиболее заметное «достижение» - сумели перехватывать без спецаппаратуры служебные переговоры между дивизионами, которые считались «закрытыми». После некоторых «водных процедур», проведённых начальником штаба, разговоры на личные темы прекратились. Работа на выездах в Читинскую область была гораздо интереснее. Грузили СКР на платформу в Иркутске, на нас троих выделялся крытый вагон с комплектом нар и дровяной печкой, а дальше – «поезд идёт на Восток». В Чите разгружались и инкогнито ехали проверять назначенные части. В первый год о нас никто не знал. Немного накопали «безобразиев». В последующие годы были в тех же частях, но крупных недостатков уже не выявили. Стандартные проверки частоты, полосы излучения – штатная работа. Нештатная была сравнительно редко. Например, на экране станций разведки и целеуказания (СРЦ) появилась мощная засветка с некоторого направления, не позволяющая видеть цели. Поставили нам задачу – найти источник помехи. Поехали. Сделали пару засечек направления на источник. Приближаемся, интенсивность помехи возрастает. Очередная засечка, ещё один участок проехали в сторону «супостата», выехали на сопочку осмотреться и наблюдаем без всяких оптических приборов огромное антенное поле загоризонтной радиолокационной станции противокосмической обороны! Это они «глушили» наши СРЦ!

А вообще мне эти командировки нравились! Во-первых, интересная и не рутинная работа. Во-вторых, самостоятельное передвижение, ограниченное временем обратной погрузки на железной дороге. В-третьих – нечто вроде автомобильного туризма в армейском варианте. Карты и компас у нас были, еды – всегда навалом, у солдат – пайки, я тоже не с пустыми руками, котелок и бензиновый примус – всегда с нами, так что если даже шёл дождь, обед был по распорядку! Однажды заблудились в тайге южнее Читы, в районе Дарасуна, а другой раз – в степи около Соловьёвска. Выбирались в нужную сторону, пользуясь компасом. Карты были устаревшими…

 

Как инженеру службы ракетного вооружения приходилось принимать участие и в нестандартных решениях. Позиция дивизиона около п.Мегет имела очень большие углы закрытия из-за высокого сосняка, т.е. дивизион мог пропустить крылатые ракеты, которые мог использовать хитрый и коварный вероятный противник. На высоком уровне было принята технически правильная установка: насыпать «горку» для приёмо-передающей кабины, чтобы антеннам сосны не мешали. Исполнили. Почему-то не учли место для размещения подъёмного крана, с помощью которого монтируются антенны. Сроки поджимали. Главный инженер взял на себя ответственность затащить кабину на «горку» со смонтированными антеннами, что никакими инструкциями не предусмотрено. Зрелище было не для слабонервных, кабина без откидных опор – крайне неустойчивая! Всё получилось вовремя и без поломок, но риск был огромный. Брать на себя такое – не каждый решится. Настроили станцию, можно было встречать противника!

Пришлось поучаствовать ещё в одном техническом действе – инструментальном облёте комплексов. Когда ракета встречается с целью, координаты цели и ракеты, вычисленные комплексом, должны быть одинаковыми. Если это не так – цель может быть не поражена. Для выявления возможной ошибки и проводился облёт комплексов самолётом с установленным на его борту ответчиком от ракеты. Самолёт сопровождался, ответчик давал сигнал, на станции ошибку в разности координат записывала специальная аппаратура. Меня назначили ответственным от бригады за проведение облёта. От армии старшим был майор А.И.Родионов, впоследствии – генерал. В распоряжении группы облёта был бортовой УАЗик, дело было ранней весной (ещё зимой по утрам), а так как места в кабине лишнего не было, меня возили наверху. «Зачехляться» приходилось серьёзно: ватные штаны, валенки, меховой жилет под шинелью, тулуп! Наездились!! В принципе – один вылет – один комплекс. На другой день – ещё один. За две недели – облетать можно все комплексы. Однако, погода не «всегда сочувствовала большевикам». На аэродроме Белая в это время часто обледеневала полоса. Заранее это предвидеть невозможно. Процесс выглядел так: ранним утром мой организм в тулупе грузился в кузов. Прибываем на дивизион. Станция и аппаратура записи готовы, но самолёт не выпускают. Сидим, ждём. Дело к заходу солнца. Отбой… Завтра – то же, и возможно – так же! За месяц облетали всё, одержана очередная победа.

Обледенение аэродромов и дорог вообще характерно для окрестностей Ангарска. Однажды весной на СКР мы возвращались из Усолья-Сибирского. Ехали не быстро, машина тяжёлая, но почему-то другие машины ехали ещё медленнее. Удивляемся, но едем! Вдруг метрах в двухстах видим «Волгу», стоящую поперёк дороги. Попытка остановиться скорости нашего движения не изменила. Люди у «Волги» начали разбегаться, но всё обошлось, т.к. мой водитель съехал с дороги на целину. Проезжая часть была без канав и с плавным переходом на окружающий грунт. Вышел из машины, поковырял каблуком асфальт – сплошная ледяная корка толщиной в миллиметра три!

На исходе четвёртого года службы в Ангарске мне предложили назначение на полигон в Телембу, а точнее - в учебный центр боевого применения (УЦБП), на должность заместителя главного инженера, по штату – подполковник. Полигон и его персонал я знал, как облупленных, ежегодно бывая там на стрельбах. Но с жильём – полная неясность. На самом полигоне постоянно жили лишь бездетные офицеры. Чита, где проживало большинство офицеров полигона, в то время была набита войсками, строительство практически не велось, рассчитывать было не на что. Посоветовались с женой, и я дал согласие. К тому же, в этот период жизни у меня развился некий «военный психоз», проявлявшийся в том, что каждый вечер стук входной двери в подъезде я воспринимал как очередной выезд либо на внезапную проверку, либо на устранение неисправности. Короче – сдался! Впереди – Чита. Председатель Мао вещал: «Ветер с Востока довлеет над ветром с Запада!», но это у них там, в Китае, а меня пока сдувало всё восточнее!

 

ТЕЛЕМБА

Начало 1972 года. Безветренная бурятская зима. Прибыл на полигон Телемба, точнее в Учебный центр боевого применения (УЦ БП) войск ПВО. Когда братья-пэвэошники упоминали при встрече: «Мы нынче отстрелялись в Чите!» - имелось в виду не Чита, как областной центр и место штаба Забайкальского военного округа, а железнодорожная станция, на которой их полк-бригада выгружалась из эшелона и двигалась в Телембу. Сто с небольшим километров дорог в сопках, граница Читинской области и Бурятии с антиящурным постом – и вот уже разворачиваются палатки, топятся печи, принимаются комплексы. В 60-х годах стреляли преимущественно зимой, но к моему назначению в УЦ БП стрельбовый сезон сместился преимущественно на тёплое время года.

Итак, прибыл, разместился в домике для офицеров. В комнате – две койки, стол. Без излишеств. Попал на выходные дни. Семейные – в Чите. Тишина. Заходит капитан, познакомились.

«Мясо нужно?»

«Не откажусь!»

«Бери ножовку, иди в кладовку!»

Там лежала окаменевшая на морозе туша косули. Мороз под минус 40, резать или рубить «камень» - бесполезно. Ножовкой отпилил кусок, насытился диким мясом, варить только его долго пришлось! Впоследствии время от времени перепадали «дары природы», охотники среди нас водились.

Началась новая служба в должности заместителя главного инженера УЦ БП. Первым моим полигонным начальником был полковник Бабин, которого я знал ещё с Семипалатинской дивизии. Не уважать его было невозможно. Участник войны, бывший лётчик, после войны закончивший академию. Спокойный и рассудительный начальник, с первых дней приучавший меня к самостоятельности. Отправляя меня в местную командировку в Читу или в Усугли, он никогда не «стоял над душой», но требовал хотя бы раз в сутки позвонить и сообщить обстановку. После него у меня сменилось на полигоне ещё два главных инженера, но это были уже птицы другого полёта, один из них боялся любого начальства, а другой, как бы это помягче выразиться, был неравнодушен к «огненной воде». Диалектика учит, что и недостаток может превратиться в достоинство, для меня это выразилось в том, что первый из упомянутых без имён начальников отправлял меня за себя в Минск и в Харьков на сборы главных инженеров армий и полигонов. Зимой, в Харьков, где даже тыквы в овощных магазинах есть!!! Ну, чем не подарок судьбы! И Минск – родное училище, после десяти лет инженерной практики!

Полигон – это не боевая часть, нет готовности. Конфликтные ситуации с матчастью изредка бывали, но это скорее исключения из правил. В основном, задача службы ракетного вооружения на полигоне – обеспечение процесса стрельб, т.е. комплексы должны быть боеготовы, ракеты и мишени – вовремя поставлены с баз хранения или заводов-изготовителей. Пришлось вникать в снабженческие дела, в учёт, казавшийся мне ранее чем-то запредельно сложным и трудным. Оказалось и не очень сложным, и не слишком трудным делом, даже местами – интересным. Не все знают, что по номеру гильзы в советское время можно было узнать, в какой части был получен или украден патрон, т.к. была чёткая система поставок и учёта. Про номера оружия нет смысла и упоминать! Сотрудничать пришлось с армейским (в Новосибирске) асом снабжения – полковником Воронцовым, грозой командиров частей, по результатам проверок которого состоялся не один «полёт папах». Общий язык нашли, он многому меня научил, в том числе и правильному списанию, и срокам хранения документов, их тоже нужно своевременно уничтожать. Жаль, что ему долго не пожилось на пенсии…

 

О быте немного. В Ангарске у нас была хорошая двухкомнатная квартира в центре города, но обмен на Читу получился с большим трудом и далеко не эквивалентный – на однокомнатную на окраине города. Другие времена, народ был не столь подвижным, как сейчас, а Чита – всё-таки областной центр, а не нефтехимический городок. Что поделаешь, поселились вчетвером в однокомнатной «хрущёбе», не считая приблудных насекомых. Потом, правда, переселились в двухкомнатную на противоположной окраине Читы, в новый дом, за которым начиналась тайга. Для бывавших в Чите: из Соснового Бора переехали в Северный. Там и жила моя семья, а я – только на выходных, если не дежурил на полигоне. Эра дефицита всего, ужасный хлеб, очереди за молоком и т.д. В достоинствах – ясное небо более 300 дней в году и чистейшая и вкуснейшая вода. Но! Дистанционное воспитание детей. Отсутствие телефонной связи. Опять-таки – не лучшие времена! Что касается воды, то была и есть одна особенность районов вечной мерзлоты, к которому относился и полигон. Летом, если шли ливневые дожди, то осадки быстро насыщали влагой слой почвы до льда, а лишняя влага скатывалась поверху. Это – физика, а для людей это выглядело как летнее наводнение. Нередко из-за этого сёла были без наземного транспорта по неделе и более! Полигону тоже доставалось, когда речка Конда, летом – почти ручей, раздувалась и становилась водной преградой. Зато появлялись на время окуни и более крупная рыба к обычным обитателям – гольянам.

Повседневная жизнь на полигоне отличалась достаточной плановостью. Были периоды стрельб, но были и паузы. Для службы ракетного вооружения существенной разницы не было, потому что работа по снабжению, разнообразные отчёты по надёжности и эксплуатации были всегда. Существовал табель срочных донесений, т.е. донесений на определённую тему в определённый срок, не доложишь во-время и правильно – пеняй на себя.

Пришлось заниматься не только полигонными комплексами, а свои у нас были комплексы 75 и 125 системы, но и мишенями. Самыми простыми мишенями были ВРПМ – высотные радиолокационные парашютные мишени. Простенькая одноступенчатая твёрдотопливная ракета запускалась на высоту свыше 30 км и вышибной заряд раскрывал на определённой высоте парашют с раскладным уголковым отражателем, висящем на тросе вместе с трассёром. По этим мишеням стреляла истребительная авиация. Наши снайперы умудрялись попасть в «уголок» или перебивали трос. Это не радовало руководителей стрельб, потому что самолёты, как правило, летали парами, а ведомому стрелять было не по чему, вылет получался «учебный»! Если посмотреть по карте, то пролететь, к примеру, от аэродрома Белая (Иркутская обл.) до Телембы и не отстреляться – недешёвое удовольствие!

 

Зенитные ракетные войска стреляли по более «серьёзным» мишеням. Сперва (исторически) стреляли по самолётам-мишеням Ла-17ММ, представлявшими из себя небольшой радиоуправляемый самолёт, запускавшийся с пусковой установки и разгонявшийся двумя пороховыми ускорителями. Эскадрилья по запуску Ла-17ММ находилась на окраине Читы, управление мишенью брал на себя сначала штурман на читинском командном пункте, а потом ею «рулили» уже из Телембы. Впоследствии, после моего перевода из УЦ БП, пуск мишеней перебазировали в Телембу, т.к. одна из мишеней не пожелала быть сбитой и приземлилась на одной из улиц Читы. Без человеческих жертв, если не считать жертвой персонал эскадрильи, которым пришлось теперь мотаться на запуск на полигон!

Ещё одним видом мишеней для ЗРВ были ракеты-мишени, запускавшиеся из посёлка Усугли. Это были отдежурившие в Подмосковье ракеты ПВО вертикального старта от стационарного комплекса С-25, переделанные в мишень. Во время моей службы на полигоне их запускали с подвижных стартовых установок на базе бывших танков ИС-3, причём на пуске задействовано было сразу два экс-танка: с одного стартовала ракета, а второй через буксирный трос соединялся с запускающим, и при несходе ракеты должен был свалить её и быстро-быстро удалиться с прицепленным танком-пусковой. Пояснение: ракеты были старые (свыше 25 лет службы!), а горючее с окислителем вытеснялись из баков сжатым воздухом. Если в баке была трещина, то по правилу «вода дырочку найдёт» топливо туда и устремлялось. Реально были случаи, что мишени взрывались в воздухе. Стартовики по инструкции должны сидеть в «броне», но посмотреть на пуск так хочется! После того, как однажды метрах в двух от «зрителей» упал шар-баллон диаметром около метра от взорвавшейся ракеты, желающих полюбоваться на дело рук своих резко убавилось!

В Усуглях приходилось бывать регулярно. По прямой от полигона до стартовой позиции было километров сто, но если «под рукой» не было вертолёта, то приходилось трястись из Читы рейсовым автобусом километров пятьсот. Почувствуйте разницу! Довелось принимать участие и в пусках современных ракет от комплекса С-25, но это были уже не мишени, а доработанные для испытаний загоризонтных радиолокационных станций ракеты с измерительной аппаратурой. У двигателя ракеты (ракета – одноступенчатая) снималось ограничение по мощности, и она разгонялась до момента полной выработки топлива, причём по инерции залетала на высоту порядка 300 км. Измерительные приёмники выдавали информацию о мощности принятого сигнала от станции, наблюдавшей полёт ракеты из далёкого украинского города Николаева, всё это документировалось и экстренно сообщалось в Москву. Новые ракеты летали безотказно!

Стрелявшие части, в частности ПВО сухопутных войск, приезжали нередко со своим вооружением, так что насмотрелся их «Кругов», «Кубов» и «Ос» в действии. Стоит сказать, что стреляли и попадали они вполне прилично! По сравнению с ПВО страны, находившихся на постоянных позициях, «сухопутчики» поражали своей мобильностью. Как-то в понедельник, отправляясь к семье в Читу после дежурства на выходных, на КПП полигона я встретил батарею «Ос», маршем прибывших из под Улан-Удэ, а до учебного налёта авиации, имитировавшей «противника», оставалось минут сорок! Для понимания: им ещё надо было доехать до позиции, развернуться, сделать топографическую привязку и связаться с командным пунктом. Настоящие вояки!

Когда боевая часть ракеты подрывается, некоторые узлы (двигатель, часть электронных блоков) остаются и падают на территории стрельбового сектора. На полигонах есть группы поиска, которые фиксируют места падения остатков ракет и впоследствии извлекают из них секретную начинку. Также фиксируются места падения и неразорвавшихся ракет, что хоть редко, но бывает. В начале 60-х годов был трагический случай, когда команда солдат, возглавляемых старшиной в предпенсионном возрасте, отправленная зимой на заготовку дров, нашла неразорвавшуюся боевую часть с треснувшим корпусом, из которой высыпался тол, вес боевой части – около 200 килограмм. Старшина велел развести костёр, пояснив подчинённым, что тол хорошо горит. Он был прав, тол хорошо и стабильно горит, однако было два НО: тол хорошо горит на открытом воздухе, а не в замкнутом пространстве, а другое НО – не в смеси с гексогеном. Результат – взрыв, почти все погибли.

Распорядок дня на полигоне предусматривал двухчасовой обеденный перерыв. Принадлежность к постоянному составу давала преимущество на обслуживании в столовой. Часа полтора оставалось на пассивный отдых, пристрастился почивать. В один прекрасный момент решил, что это – буржуазная роскошь, начал себя переламывать на полезные дела. Как это оказалось трудно! Но переборол-таки!

Ещё один аспект полигонной жизни, присущий всем российским УЦ БП, по крайней мере – в ПВО. Угощение стреляющими (другими словами – оцениваемыми) инструкторов (оценивающих). Всегда в любой оцениваемой работе есть шероховатости, которые можно и не заметить, но можно и выпятить, что, соответственно, влияет на оценку. Отсюда – ограничить суровость взгляда инструктора можно, угостив его до или после процесса. Если некто склонен к «употреблению», то приезжая публика всегда найдёт место и время, чтобы залить в полость рта жаждущему что угодно от «Наполеона» до спирта гидролизного ректифицированного и затолкать вослед шмат сала или ломоть горбуши! Где что водится!! Характерно, что о персонале полигона приезжие знали достаточно, как о пристрастиях некоторых, так и о тех, кто не был падок на зелье. Командование полигона по возможности с этим боролось, но расейские традиции живучи!

 

В целом, коллектив нашего УЦ БП был достаточно сплочённым, без существенных внутренних конфликтов. Каждый занимался своим делом, кого-то выдвигали, кого-то «задвигали», всё шло своим чередом. Были и легендарные личности, о чудачествах которых слагались байки. Одна из них. Пятница, персонал полигона автоколонной из нескольких автобусов движется к семьям в Читу. Заведующий вещевым складом С. по прозвищу «Трын-трын» не успел по какой-то причине уехать со всеми, но на его счастье подвернулся вертолёт на Читу и забрал попутного пассажира. Экипажу было лень прокладывать курс по карте, и они полетели вдоль дороги. Нагнали колонну автобусов. Завсклад был в хорошем настроении, которое он обозначил тем, что снял сапог, размотал портянку и кинул её в иллюминатор. Старший колонны, увидев отделившийся от вертолёта «вымпел», подумал, что это какое-то срочное сообщение, остановил движение, и все приступили к поиску. Смеху потом было!

Смех то смехом, но когда за четыре года у меня сменилось три главных инженера, почувствовалась некоторая бесперспективность. Работа была привычная, новизна эпизодически возникала, но не такого порядка, чтобы компенсировать ущербность раздельной семейной жизни, и я решил сменить профиль деятельности. В Новосибирске при электротехническом институте (НЭТИ, ныне – НГТУ) существовала военная кафедра, готовившая офицеров запаса для ПВО страны, начальником кафедры был мой бывший командир бригады в Чагане полковник Белоусов. Не помню деталей перевода, но это был единственный случай за всю мою армейскую службу, когда я куда-то напрашивался сам. Получилось, согласовали, назначили… Подполковника – на майорскую должность! Карьерист хренов!! Но надо помнить девиз академика Павлова: «Счастье – достижение цели!» Пусть цель не слишком велика, но она – твоя цель! На этот раз я уже двинулся с Востока на Запад.

 

НОВОСИБИРСК

Ноябрь 1976 года. Осваиваю новое ремесло – преподавательское. Хотя вся предыдущая служба была, понятное дело, связана с обучением подчинённых, но одно дело учить людей, для которых предмет обучения – источник хлеба насущного, и совсем другое – подготовка офицеров запаса, резервистов по общемировой классификации. Если кадровый офицер постоянно отвечает за вооружение и подчинённых, его обслуживающих, то резервисту до призыва эта техника и подчинённые – «по барабану». Отсюда и весь замысел обучения: резервист должен получить необходимые навыки работы на технике в таком качестве, что будучи по мобилизации вытащенным с рабочего места или из постели, он мог в кратчайший срок приступить к выполнению боевой задачи. Такова была предпосылка моего нового места службы, но об этом чуть позже.

Вернусь к ноябрю-76. На момент моего назначения кафедра готовила специалистов для войск ПВО страны. Вакантных должностей по моей специальности – станции наведения ракет не было, и меня назначили преподавателем на цикл подготовки специалистов по сборке и снаряжению ракет. В училище всё это я когда-то изучал, практически в войсках и на полигоне соприкасался, но теоретические основы подзабыл.

Начальник цикла Зоренко побеседовал со мной, определил на чём я буду специализироваться в первое время и дал время на подготовку. Через некоторое время – контрольное занятие, без студентов. Содержимое занятия, рассчитанное на 90 минут, я выложил минут за тридцать, если не быстрее! Досталось от присутствующих преподавателей и за это, и за графику, и за многое другое. Тем не менее, меня допустили к ведению занятий и пошёл образовательный процесс. Хлеб преподавательский лёгким не показался. Бывали дни, когда я проводил три пары занятий, причём не практических, когда есть паузы или можно просто присесть, а лекционных. Кроме того, после этих шести часов занятий приходилось ещё час заниматься с закреплённым взводом воспитательной работой - за успеваемость взводов отвечали офицеры. Короче говоря, после целого рабочего дня на ногах первой в перечне мечт было приложиться головой к подушка и вытянуть ноги!

Несколько месяцев от кафедры до подушки было рукой подать – жил в общежитии, с аспирантами. К весне получил квартиру и привёз из Читы семью.

Так быстро получить жильё удалось потому, что два очередника отказались получать квартиру с видом на исправительную колонию №5. Но если бы не отказались, то ждать бы мне пришлось ещё год. Сейчас, спустя 30 лет, нет ни этой колонии, ни знаменитой 300 метровой лужи на ул. Забалуева, всё к лучшему в этом лучшем из миров!

 

Первую сложность преподавания – временнУю – я преодолел достаточно быстро. Научился укладываться во время, отведённое на занятие. К финалу службы это умение было отполировано до блеска, часто после сбора секретных тетрадей и команды: «Закончить занятие!» - звучал звонок. Душу это грело!

Другая сложность преподавания – сплочение студентов взвода и достижение хорошей успеваемости и посещаемости – далась с большим трудом. Нередко взводы были сборными – из двух-трёх групп, к тому же разновозрастными – часть студентов поступала сразу после школы, часть – после армии, а то и после армии и рабфака. Достался мне такой взвод с электромеханического факультета, совершенно неуправляемый. Командиров взводов назначали на цикле общевойсковой подготовки, как правило – из бывших сержантов. Не всегда это была уважаемая студентами личность, и вот у меня был именно такой случай. Помогла практическая психология. В общежитии среди соседей была преподаватель психологии из нашего же института - Лариса М. Она научила меня проводить социометрический тест, на основе которого выявлялись эмоциональный и информационный лидер. Сказано – сделано. Заменил командира взвода, разобрался кто есть кто во взводе – и всё стало на свои места. Доучились нормально, а на стажировку съездили в Чаган, откуда начиналась и моя служба после училища. Вот какое совпадение!

Не у одного меня были такие сложности со студентами. Помню, как один более опытный преподаватель высказывался, что социометрия – ерунда, лучше узнавать у кого родители студентов директора, короче – намекать на спонсорство! Однако, спустя некоторое время, и он подошёл ко мне, попав в такую же ситуацию с неуправляемым «войском».

На нашем цикле довольно большой объём информации по устройству материальной части студенты изучали самостоятельно. Выглядело это так. К примеру, изучалась компоновка ракеты. Весь объём материала разбивался на несколько частей, на каждый отсек или агрегат было составлено описание, имелась материальная часть с необходимыми разрезами, схемы, другие пособия. Студент изучал устройство по описанию, при необходимости консультировался у преподавателя, а потом обязательно отчитывался за изученный «кусок», причём на следующем занятии, через неделю, после самоподготовки накануне занятия. Такая методика – самостоятельного изучения матчасти в сочетании с тотальным контролем – была достаточно эффективной. За неделю до следующего занятияматериал частично забывался, а самоподготовка освежала память. Тема считалась сданной, если по всем «кускам» её были выставлены положительные оценки.

 

Преподаватели кафедры к подготовке и воспитанию студентов относились добросовестно, считая их своей будущей сменой на случай, если, не дай бог, будет война. Отзывы тех, кто отслужил на офицерских должностях после военной кафедры, свидетельствовали о том, что особых затруднений со службой в войсках не было. То, что ныне стоящие у руля страны разогнали военные кафедры, по моему мнению, недостаточно мудро. Ясно, что перекосы в планировании резервов были, одна наша военная кафедра подготовила специалистов по КИПС больше, чем было ракет во всех частях СССР, но без офицеров запаса может обходиться только та армия, которая рассчитывает на партизанскую войну, другими словами – если в запасах нет современного вооружения. Не хотелось бы в этой жизни узнать - прав я или нет!

Особенная часть военной подготовки – стажировка в войсках. Неслужившая часть студентов на стажировке принимала присягу, а все – сравнивали то, чему мы их учили, с настоящими зенитными ракетными войсками. За этот месяц будущие офицеры запаса набирались навыков по сборке и заправке ракет, несли службу в карауле и получали массу неписанной информации от солдат, прапорщиков и офицеров тех частей, где нам приходилось бывать: Омск, Барнаул, Красноярск, Чаган, Чита и т.д.

Об окружающей среде на кафедре (не о природе!). Комплектовалась кафедра опытными офицерами, но как бы выразиться поделикатнее, с особенностями. Кто-то за годы службы заработал хроническую «болячку», кого-то, не всегда по своим деловым качествам, сняли с должности, у кого-то были личные мотивы, короче говоря – для абсолютного большинства служба на кафедре была закатом военной карьеры. В целом обстановка была неконфликтная – чего делить то? – но бывали и «флюктуации». В частности, я упоминал, что моя должность по штатному расписанию была майорская. Не скажу, что это меня беспокоило, но здоровое честолюбие было несколько уязвлено, т.к. титул «лучший методист» кафедры по итогам какого-то года и должность ординарного преподавателя плохо сочетались. Одной из причин этого, как я теперь понимаю, был мой язык, это уж точно – «враг мой». В кулуарах я допускал ехидные высказывания по тем или иным нашим «нутряным» делам, и эти «перлы» с диктофонной точностью доводились до «желающего знать». Потом всё это тайное стало явным, но это было… И вопли рассерженного начальника были, и открытое занятие, на которое внезапно привели ВСЕХ свободных от занятий офицеров кафедры, словом – есть, что вспомнить! Ну и что? Никому это счастья не принесло! А на должность старшего преподавателя меня аттестовали года за два до увольнения.

 

Военную подготовку проходили все студенты, годные по состоянию здоровья. В череде лиц, предстоявших пред нами, были совершенно разные люди. Всех упомнить невозможно, но приятно, когда спустя лет 20 тебя встречают на улице, здороваются и вспоминают какие-то эпизоды прошлого! Вспоминают и какие-то мои экспромты, за некоторые бывает стыдно! «Публика» была разнообразная, но с юмором было всё в порядке. Однажды, например, один из студентов заявился на занятия с модной цепочкой от карманных часов, свисавшей из-под форменной рубашки. Будучи вызванным «к доске» мямлил нечто невнятное, ну а у меня вырвалось: «Златая цепь…», что вызвало смех у тех, кто представил сказку. Помнятся, чаще всего, «кровопивцы» и нестандартные личности, точнее – чем-то выделявшиеся от всех. На одного из «кровопивцев», регулярно пропускавшего самоподготовку, ополчились преподаватели всего нашего цикла, но на экзамене этот некто проявил такую сообразительность и напор, что у нас не поднялась рука поставить ему «двояк»! Ну а те, кто выделялся из общей массы, и сейчас на поверхности: есть и крупные собственники, и директора, и режиссёры, и просто нужные стране люди!

В мае 1988 года состоялось моё увольнение из рядов тогда ещё Советской Армии, жизнь продолжилась в другом качестве. Прав ли был я, выбрав путь военного инженера? Пожалуй – да. Каков «сухой остаток»? Получил профессию, позволяющую жить в современном мире. Встречался со многими людьми, побывал в разных местах страны и около. По совести исполнял свои обязанности. Надеюсь, что обидел за годы службы немногих, ну а тех, кого обидел – обидел по делу. Не жалел времени на передачу своего жизненного опыта молодёжи и не напрасно, я думаю… Короче – 32 года отданы службе не зря! Надеюсь!!

Вот, пожалуй, и всё… Грубыми мазками по холсту памяти. Спасибо тем, кто нашёл время и желание прочесть эти мои записки, особое спасибо Александру Курсакову, запустившему этот «проект», без его настойчивости и помощи ничего бы не было. Может быть, кому-то это пригодится или просто запомнится. Всем – наилучшие пожелания!

 

Новосибирск. 2008 год.