Семипалатинск - город на Иртыше
Семипалатинск - красивый город на берегах Иртыша. После армии я приехал сюда. Пошел работать на машиностроительный завод. Через месяц после службы стал сменным мастером участка общей сборки гусеничных траспортеров-тягачей.
Когда показывают кино про газовиков и нефтяников Севера, то часто возле буровых резво бегают приземистые гусеничные машины. Эти машины делали у нас. Цеха завода поставляли на сборку тысячи деталей, постоянно чего-то не хватало, ОТК и военная приемка требовали качества. Бесконечная производственная карусель – обычная работа мастера. Наши гусеничные транспортеры были надежные. Они могли плавать, преодолевать все виды болот, перевозить грузы и 22 пассажира в салоне.
В декабре 1984 года в городе произошло ЧП. Бухтарминская и Усть-Каменогорская гидроэлектростанции сделали мощный аварийный сброс воды. Иртыш вскрылся от льда на протяжении сотен километров. Лед понесло и забило русло ниже Семипалатинска. В ночь вода начала резко прибывать и затопила район города под названием Затон. Еще ночью людей начали спасать – пустили лодки. Но лодки не идут по крошеву льда. Пустили трактора, но они стали тонуть. Тогда вспомнили про завод с плавающими тягачами-транспортерами.
Мы, как обычно, пришли на смену к семи утра. В цехе уже ждали директор, главный инженер и все заводское начальство. Сказали, что надо спасать людей. Взяли со сборки пять свежесобранных гусеничных машин. Посадили в каждую по механику-водителю, мастеру и двоих рабочих. Колонной мы вышли за территорию завода. Там уже ждали милицейские машины с мигалками. Колонной, в сопровождении эскорта милиции, приехали в Затон.
Картина там открылась серьезная. Улица, уходящая прямо в черную воду. Битый лед и туман. Стылая сырость. Мороз около -20°. Большая толпа народа на берегу. Черные «Волги» городского и областного начальства. Кругом частный сектор: маленькие домишки, огороды, сараи, заборы – все затоплено водой вперемешку со льдом. Местность неровная – где-то вода подходит к домам, где-то под самые окна, а где-то виднеются только крыши. Видно людей, сидящих на крышах домов и сараях.
Нам велели забирать людей и вывозить их на возвышение. Все пять машин сходу пошли в воду. Транспортер идет по грунту, заходит в воду, всплывает и дальше идет на плаву. Мы подплывали к домам, бортами и гусеницами ломали ворота и заборы, заплывали во дворы, снимали с крыш людей. Раз за разом наполняли салоны и вывозили людей на сухое место. Там ждали автобусы, которые развозили людей кому куда надо. Кому некуда было ехать – везли в общежитие Речного техникума. Тягачи много раз заходили на морозе в воду. Вода брызгала и скатывалась ручьями. Тут же замерзала. На машинах нарастали глыбы льда. Вид у нас был как у полярников на льдине.
Люди все разные. Кто-то тащил с собой поросенка, кто-то швейную машинку. Были такие – забираются в транспортер сами, а во дворе на цепи собака. Стоит по брюхо в воде и воет. Говорим хозяину:
- Собаку хоть отвяжи!
- Да что ей сделается!
Людей, готовых спасаться, мы вывезли быстро. А дальше началось такое, к чему мы не были готовы. Наверное, не было готово и городское начальство. Этим ТАКИМ были бабушки. Мы двигались по улицам – в окне кто-то помахал рукой. Машина заходит во двор. В доме бабулька 80 лет, лежит на кровати. Кругом вода. Мы вместе с постелью переносим ее в транспортер. Идем дальше. Через два дома в окне горит свеча. В доме бабушка 90 лет. Лежит без движения. Вода залила кровать. На руках выносим бабушку в машину. Через три дома опять бабуля. А ведь все они чьи-то матери, сестры, вдовы. Дедов не было. Деды полегли в Отечественную войну, сгинули в лагерях и на ударных стройках пятилеток. А немощные бабушки тихо доживали свой век. Стихия разворошила этот уклад, и мы смогли его увидеть.
Мы сразу вымокли. Воду из обуви приходилось выливать. Одна из машин разулась – слетела гусеница. Ребята ремонтировали машину по пояс в ледяной воде. В неразберихе до спасателей никому не было дела. Может быть начальство думало, что мы сделаны из железа? По крайней мере, поели мы уже ночью – сами достали несколько булок хлеба. Весь день в воде на морозе – в нормальной ситуации, как минимум, простуда была бы обеспечена. Видимо помог стресс – никто потом даже не чихнул.
Обычных людей вывезли, бабушек перенесли на руках. Потом стали возить мины. Военные установили минометы и стали стрелять по ледовому затору. Быстро стемнело. Сказали, что на затопленных улицах видели мародеров. В каждую машину добавили по милиционеру и мы плавали по улицам, охраняли опустевшие дома. Только поздно ночью нас отпустили: отдыхать и быть наготове в общежитии Речного техникума.
Утром к нам с завода приехала смена. Уровень воды стал спадать. Нас посадили в автобус и повезли по домам. Последний раз я оглянулся и с горки посмотрел на Затон – светило яркое солнце, весь район – одно поле сверкающего льда. Из льда торчат крыши и стены домов.
На следующий день ребята размечтались: теперь о нас напишут в газете, интервью будем раздавать. Но интервью не потребовалось. Местная газета и радио хранили молчание. Тогда стали ждать премии от заводского начальства. Парторг цеха – нормальный мужик, привыкший называть вещи своими именами, успокоил: «Ребята, про газету забудьте. В Советской стране ничего не происходит – ни землетрясений, ни наводнений, никаких других катастроф. Про премию тоже – скажите спасибо, что вас не наказали. Многие жильцы пожаловались, что вы своими танками переломали у них все заборы». Так что по русскому обычаю выпили мы за здоровье утопающих по сто грамм и на этом успокоились.
Через десяток лет приехал я уже из Новосибирска проведать родителей в Семипалатинск и случайно попал в компанию бывших заводчан. Завод к тому времени уже был развален, как и большинство других предприятий. А народ все не мог успокоиться, жалел завод, вспоминал все доброе, что было раньше. Один товарищ стал рассказывать, как заводские ребята спасали людей на наводнении. Да так красиво рассказывал – прямо Иван-Царевич Василису Прекрасную от Змей-Горыныча освободил. Я послушал, потом засмеялся и говорю: «Неужели правда?» А рассказчик обиделся: «Ты человек приезжий, а у нас весь город об этом помнит».
Может и правда, вспомнит кто-нибудь добрым словом. Ведь на самом деле, многим людям мы тогда здоровье, а может и жизнь спасли.
Случай в автобусе
Забавный факт: в 1991 году в Семипалатинске немцы надели галстуки.
Я работал на машиностроительном заводе. У нас было много немцев. Резко возросший «культурный» облик работников сразу бросался в глаза. Мы шутили: «Наконец-то к нам пришла цивилизованная Европа!» Но скоро наши немцы стали один за другим уезжать в Германию и вид работников опять пришел в норму.
Казахи одели тюбетейки. Нет, конечно не все! Насколько могу судить, тюбетейки в Семипалатинске надели казахи, склонные к национализму. Именно «тюбетеечники» были главными организаторами разделения Казахстана и России. Они рассказывали про Полигон, про язык, о том кто виноват и что надо делать. С одним таким деятелем мне пришлось встретиться.
Как-то вечером я ехал с дачи домой. Усталый полупустой городской автобус. Сидячие места заняты, я зацепился за поручень в проходе. Автобус шел, раскачиваясь на поворотах. На очередной остановке двери зашипели и распахнулись. В салон с трудом забрались старенькие дедушка и бабушка казахи. У дедушки значок «Участник Великой Отечественной войны» и колодка разноцветных орденских ленточек. Дедушка заботливо поддерживал свою бабушку. На ближнем от входа сиденье сидел крупный молодой казах с мясистым лицом в расписной тюбетейке. Ему дедушка махнул рукой и сказал: «Кет бола!»
Тут русскому читателю надо пояснить. В Казахстане во все времена старшим и пожилым уступали место. Уступали всегда и везде, независимо от веры, национальности и разных причин. Молодежь, как правило, даже не садилась в общественном транспорте – все равно зайдет какая-нибудь бабулька или пожилой человек. Только вскакивать лишний раз. Если кто-то не усадил пожилого человека, то люди возмущались и сами сгоняли с места невнимательного пассажира. Так было всегда.
«Кет бола» дословно переводится «Пошел мальчик». А по-смыслу «Освободи место». Но в данном случае молодой казах в тюбетейке даже не тронулся со своего сиденья.
Молодой парень не уступил место старому человеку! Да еще участнику войны! Да еще со старенькой бабушкой! Да еще казах казаху! Это была такая наглость, что для российского читателя XXI века я затрудняюсь привести понятное сравнение.
Дедушка задохнулся от возмущения:
- Я воевал!
Мордатый «тюбетеечник» не спеша почесался и выдал:
- Ты не за тех воевал!
Автобус затих. Дедушка как-то сник и стало видно какой он старенький и щуплый. Такая же старенькая и беззащитная стояла рядом его бабушка.
На меня как будто накатила горячая волна и я громко сказал для всего автобуса:
- Дедушка! Вы ЗА ТЕХ воевали! Мы Вас все уважаем! А эта сволочь лижет пятки у своих хозяев!
Надо было видеть как взвился «тюбетеечник»! Прямо на месте хотел уничтожить наглеца! Рыча, он двинулся ко мне по проходу, оттолкнул какого-то парня со своего пути. У меня в кармане была связка ключей. Я сжал ее в кулаке и ждал. Распаленный обладатель тюбетейки остановился в двух шагах и принялся сверлить меня злым взглядом. Какое-то время мы смотрели глаза в глаза. Я был готов решить вопрос по-существу. Но этого не потребовалось: мордатый «тюбетеечник» отвел взгляд и нерешительно попятился назад. Куда-то пропала вся его наглость. Автобус остановился на остановке. Зашипели и открылись двери. Возмутитель спокойствия выскочил из автобуса.
Мы поехали дальше. Люди зашумели. Женщины определили:
- Ух какие фулига-а-ны!!
Старики сели на освободившиеся места. Жизнь вернулась в привычную колею.
Я вспоминаю этот случай. Несколько слов, несколько движений – кажется ничего особенного. Почему же столько лет помнится об этом?
Наверное, просто приятно сознавать, что ЗЛО можно остановить.
Высшая сила
Мой дед спас меня через десять лет после своей смерти.
Дед был Герой. Золотая звезда и орден Ленина хранятся в нашей семье как память.
Я был еще школьником. Мы с дедом стояли на мосту через
Иртыш в Семипалатинске. Река с шумом крутила водовороты у быков моста. Дед сказал: «Если
когда-нибудь попадешь в водоворот – не борись с ним. Он все равно сильнее. В
последний момент вдохни побольше воздуха и отдайся на
его волю. Течение вынесет тебя в стороне».
После увольнения из армии в мае 1984 года я поехал в Узбекистан за семьей. Во время службы у меня родился
сын. Жена с
детьми была у своих родителей в Ташкентской области.
Тесть был заядлый рыбак. На второй день после приезда
мы завели старенький мотоцикл и поехали с ним
на рыбалку на Сыр-Дарью. Это быстрая и глубокая река шириной ненамного
меньше Иртыша. Клева и азарта не было. Я немного повозился со спиннингами и экранчиками и решил сплавать на ту сторону. Жаркое
узбекское солнце накалило прибрежную гальку, я одел кеды. Это меня и подвело.
Переплыл на ту сторону, походил по берегу. Зашел
подальше вверх по реке, чтобы течение не пронесло мимо мыса, где рыбачил тесть
- и поплыл. На середине реки стали сваливаться кеды. Прямо в воде разулся, кеды
взял в руки и поплыл вразмашку. На эту заминку ушли секунды, но быстрое течение
уже проносило мимо мыса. За мысом
течение заворачивало и срывалось в водовороты, а меня несло прямо на них. Я вошел в зону одного из водоворотов и меня по спирали потянуло
к воронке. Я отчаянно пытался вырваться из потока. Приложил всю свою силу,
бросил и кеды, но ничего не вышло.
Хорошо помню гудящую зеленую воронку, уходящую вглубь
- прямо на расстоянии вытянутой руки. Мелькнула мысль: «Вот и все». И тут же
услышал голос деда: «Вдохни! Не борись!» Последним усилием выпрыгнул из воды,
вдохнул и опустил руки. Дальше ничего не помню. Говорят, меня не было около минуты. Пришел в
себя в воде на отмели возле берега. На подгибающихся ногах вышел из воды. Тесть
молча скидал в мотоцикл снасти. Через пять минут мы ехали домой.
С тех пор я верю
в Высшую силу. В трудные минуты она меня не раз выручала.
Малая родина
Моя малая родина – Семипалатинск. Полжизни я провел на этой земле. В городе и области жили мои деды. По Семипалатинску я бегал мальчишкой и ходил взрослым человеком. Помню городские улицы в тени тополей и старинные купеческие дома. Помню протоку Иртыша и остров Кирова. Ленинский парк, Красный кордон, Восточный, Центр, Новостройку. Я видел, каким был Семипалатинск в 60е годы, каким он стал в 70е и 80е. Город менялся. Становился выше и краше. Появлялись новые дома, улицы и предприятия.
Я часто и надолго уезжал из Семипалатинска, но всегда возвращался обратно. Проходил по знакомым улицам с сильно бьющимся сердцем. Даже после долгого отсутствия, город оставался для меня таким же простым и понятным. Я был настроен на его волну. У Семипалатинска была душа. Она жила в прииртышском сосновом бору, в струях Иртыша. В Семипалатинске мы работали и отдыхали, общались с друзьями, строили планы на будущее. Наши мечты были связаны с нашим городом.
Начались 90е годы. Как знак новой жизни, целую неделю горел сосновый бор. Его никто не тушил – тоненькие листочки коры ветер разносил по всему городу. Власть все сильнее раскачивала лодку нашей жизни. Нашлись люди, которые безнаказанно топтали святые для нас понятия, заражали казахскую молодежь агрессией. Начался разгул преступности. Столбы и заборы были сплошь обклеены бумажками со словом «продается». Я уехал из города, когда понял, что здесь нас лишают будущего.
Мы обосновались в России, в городе Бердске. Это замечательный городок. Он очень похож на Семипалатинск – такой же сосновый бор, такая же речная волна, те же ценности, что были у нас всегда.
В Семипалатинск я ездил каждый год – там оставались мои родители. Я видел, как менялся город. На место уехавших коренных семипалатинцев пришли казахи. Они приехали из аулов. На прежнем месте они разрушили свою малую родину. Моя родина для переселенцев была чужой. Приезжие меняли жизнь на новый лад.
Эти люди принесли новые порядки. Вместо магазинов – базары. Вместо законов – понятия. Новые жители города не умели и не хотели работать. Они могли только торговать и воровать. Знакомые улицы Семипалатинска заполнялись чужими по духу людьми.
Город потерял свое родное имя. Триста лет Семипалатинск оставался Семипалатинском. Что-то певучее было в этом слове. Теперь он безликий Семей. Для чего нас решили лишить памяти?
Недавно я ездил в Семипалатинск. Остановился у родных, проведал могилку деда и бабушки. Утром взял фотоаппарат и сказал:
- Погуляю по центру, посмотрю, пофотографирую.
- Ты только фотоаппарат с плеча убери, а то сорвут и убегут. Деньги из кошелька вытащи, спрячь, а то подрежут. Если компанию молодых казахов встретишь, обходи стороной, а то окружат – все отберут.
- Неужели все так запущено?
- По тебе видно, что ты россиянин. У нас это лучшая добыча. Сколько раз так было!
Я пренебрег этими советами. Я ходил по своему родному городу. По улицам с большими тополями. Смотрел на старинные купеческие дома. Набирал в пригоршни воду из обмелевшей протоки. Прошел по острову и парку. Все изменилось. У меня не колотилось сердце, я не мог настроиться на волну Семея. Я не чувствовал своего города. Мне было грустно.
Моя малая родина – Семипалатинск. Эта родина теперь везде – часть в казахском городе Семее. Часть в российском городе Бердске. Часть в моих родных семипалатинцах, часть в моей памяти.
Без Родины человеку жить нельзя.
Наша точка
Городок Чаган
Далекая площадка
Военные рассказы
Взгляд на жизнь
Семипалатинск - город на Иртыше
Беловодье
Остров
Я надеюсь
Серебряные рюмочки
Казахстан и Россия
Старая тетрадь
Мозаика
