Воспоминания о Чагане

 

Всем мертвым или убитым городам посвящается.

 

 

Марина Кузмичева.Кузмичева Марина Владимировна

Дата проживания в городке (приезд - отъезд): 1961-1978

Состав семьи на момент проживания: Отец Кузмичев Владимир Александрович, военный.

Мать Ольга Парфеновна, врач-педиатр.

Место проживания в городке: ул. Ленина дом 58, кв.34

Учеба (годы): 1968-1978

 

Мои воспоминания связаны с детством, со школой, бытом. В принципе это взгляд на Городок глазами взрослеющего ребенка, не более того. Поделюсь, чем только можно, если хватит терпения читать – вспомнить есть о чем. Для меня лично, как наверное и для многих вроде меня, Городок не был «трамплином для карьеры», «каменным мешком», «местом дислокации» - он был ДОМОМ, причем таким, каким, он наверное и должен быть, как ни парадоксально это звучит по отношению к «стратегическому объекту». Хотелось бы сохранить факт его существования и всего, что с ним связано, хотя бы в памяти!

Итак, все по порядку.

Период – 1961 –1981 гг. Мой возраст – от 0 до 21 лет.

 

ПАПИНА РАБОТА

О папиной работе я никогда не задумывалась всерьез. Просто воспринимала, как должное, загадочные слова – построение, каптерка (до сих пор кажется, что это от слова «коптить»), учения (чему могли учиться взрослые дядьки в нашем Городке, я поняла уже во «внятном» возрасте) и т.п. Нормальным считалось отсутствие отца по нескольку дней дома во время учений и прочих мероприятий в этом же роде, форма и ее атрибуты, которые действительно имели место и в праздники, и в будни. (Даже мы, будучи уже студентками, приезжая домой на зимние каникулы, «щеголяли» в сорокоградусные морозы в унтах и технических куртках – у меня даже фото сохранилось.) С утра «зеленые человечки» бежали на остановку, вечером - с остановки – как могло быть по-другому? Разговоры о полетах, самолетах, сослуживцах – за малостью лет поначалу, а потом за своими собственными интересами – я не очень к этому прислушивалась – все было незыблемо и естественно, как воздух.

Кузмичев, Поляков, Филин, Багдасаров, Изелец, Кукушкин.Из папиных сослуживцев-одногодков помню фамилии Поляков, Изелец, потом появилсь «младшее» поколение –«Васек» (Саша Васильев), Микунов, какой-то Ваня… У них там постоянно что-то происходило – то на службе, то в личной жизни. Из папиных рассказов я заключила, что пас он их не то как сыновей, не то как младших братьев. Наверное, так оно и было…

Когда, будучи постарше, я вдруг обнаружила, что на свете есть понятие «замужество», и что меня оно тоже может коснуться, то помню, искренне пожалела женщин, имеющих «гражданских» мужей – постоянно дома (типа «мелькают туда-сюда», как в известном фильме), вечная проблема во что их одеть, чем накормить, как занять – и вообще, если честно, всю гражданскую мужскую часть населения я долгое время воспринимала как «недочеловеков» - чего-то им не хватало по сравнению с «нашими» (да простят меня мужчины – честное слово, у меня это давно прошло!).

Папа уделял мне очень много времени в свое свободное время – когда оно у него было. Причем, восполняя свою занятость в будни, опекал он меня, на мой тогдашний взгляд, чересчур сильно. Но с папиной работой у меня связано одно восхитительное воспоминание, которым, наверное, мало кто может похвастаться – один раз в моей жизни ПАПА БРАЛ МЕНЯ НА РАБОТУ. Как это вообще могло получиться, и как это ему удалось – надо бы поподробнее выяснить у него – мне тогда было около 7 лет. Мама уезжала на курсы повышения квалификации, которые нельзя было отменить, а я оставалась с ним. При его стопроцентной занятости на РАБОТЕ. Сначала пытались оставить меня у бабушки в Семипалатинске (папа вообще родом из этих мест, так что для меня Городок – не просто малая Родина, а РОДИНА). Там я заболела, попала в больницу, где заболела еще больше (уже от горя и тоски), в конце-концов он меня забрал домой и пас как мог. В тот день вроде был закрыт детский сад, на факт остается фактом – я была ТАМ, на его таинственной работе.

Смутно помню летное поле, кучу народу в соответствующей униформе, я, естественно, в центре внимания – еще бы – такой аттракцион! Мне позволили залезть в самолет (не одной, конечно), показывали какие-то приборы, что-то объясняли… причем всерьез. Наверное, если бы я тогда знала, что кто-нибудь этим заинтересуется спустя сорок лет, то может быть, что-то бы даже запомнила. Но то, что все было здорово и интересно до жути – помню до сих пор. А из объяснений запомнила одно: папа показал мне какой-то экранчик, по которому бегали зеленые сполохи (не берусь сейчас назвать его ни осциллографом, ни радаром – специалисты могут засмеять) и сказал на полном серьезе: «Вот по этому ТЕЛЕВИЗОРУ я на работе наблюдаю, что ты делаешь, когда меня нет дома». Как он объяснял мне расшифровку изображения на экране, это я уже не помню. Но на меня его слова произвели впечатление, и я довольно долго верила, что так оно и было. Не судите меня строго – я в первый (и, наверное, в последний раз в жизни) находилась в кабине пилота (или как она там еще называлась)!

Папа. Молод и красив.О том, что папина работа – это серьезно, я знала всегда. Это тоже было само собой разумеющееся. И о том, что, несмотря на шутки-прибаутки, лирические отступления и мелкие дрязги к работе отцов (и мужей) к РАБОТЕ серьезно относились ВСЕ, это тоже могу сказать с уверенностью. Чувство сопричастности, сопереживания за все плохое или хорошее – это было. Никогда не забуду гибель самолета где-то под Алма-Атой – погиб весь экипаж, кажется, 9 человек. (На сайте в другой теме об этом есть подробно.) Ужас и боль тогда ВИСЕЛИ в воздухе, КОЛЛЕКТИВНЫЕ ужас и боль. (Это не декларация - так оно и было. Или мне так казалось?) А эти похороны… ВСЕГО ЭКИПАЖА ВСЕМ ГОРОДКОМ. И эта тишина во всем Городке. Несколько дней…

Тем ценнее был вклад наших отцов в воспитание детей и благоустройство быта в свободное от РАБОТЫ время. Именно ОТЦЫ (а не приглашенные артисты-халтурщики) изображали Дедов-Морозов и прочих сказочных персонажей мужского пола на детских утренниках (кто сейчас на ТАКОЕ способен?); устраивали подобие детских площадок; до сих пор с благодарностью вспоминаю того человека, который КАЖДЫЙ ГОД зимой устраивал сказку в третьей коробке, создавая снежно-ледяные фигуры – тот же Дед Мороз, Снегурочка и прочие – они казались огромными и волшебными, а главное, радовали почти всю зиму. Наиболее хозяйственные занимались поливным земледелием. (Это было зрелище: на фоне рыжего заката среди любовно взращенных помидоров и картошки неподвижный силуэт защитника Отечества в нитяном трико и со шлангом в руке; шланг всегда почему-то на уровне «не балуйся», и против света струя из шланга, бъющая из соответствующего места метров на 10… Этакий вариант “Писающего мальчика” в чаганском варианте. Сейчас бы сказали – “человек вошел в астрал”.) Отцы веселились с размахом и от души на праздниках, и отношения выясняли по-мужски, без мелочного паскудства и последующих судебных разбирательств, а потом пили мировую и смеялись над собой… Свои неприятности на работе и дома они превращали в байки с грубоватым юмором… (или все это мне тоже казалось?). И вообще что-то у меня получается уже в стиле Гамзатова:

 

Наверное поздно близ белых вершин

Явился я в в мир, где распахнуты шири –

Пленительных женщин и храбрых мужчин

Уже не пришлось мне застать в этом мире…

Или наоборот:

А, может, грядущего времени сын тому позавидует, что под луною

Встречал я немало друживших со мною

Пленительных женщин и храбрых мужчин

Ну и так далее…

Отец, когда у него настроение, иногда что-то рассказывает о РАБОТЕ. Воспоминания эти дорогого стоят, но никогда не приходило в голову их записывать. А надо было бы…

 

Я и мама.ВЗРЫВЫ ЯДЕРНЫЕ.

Еще один атрибут чаганского быта (если можно так выразиться). Вполне обычный, почти домашний. Поскольку я в Чагане почти с рождения – для меня - такая же неотъемлемая составляющая существования, как и все остальное, что сейчас кажется удивительным. Кто-то из старожилов, приехавших в Городок еще раньше нас, рассказывал, что «на заре времен» (даты не укажу, но примерно 59 г.) взрывы были еще наземные и на них ходили СМОТРЕТЬ. Развлечение, однако… Никто же ничего не знал! Еще кто-то рассказывал, что где-то в это же время (или уже при нас?) вдруг зашкалили счетчики Гейгера, это каким-то образом получило огласку, началась почти паника, народ уселся на чемоданы, потом дело замяли, начальство поменяли, счетчики изъяли, радиацию в районе Городка то ли больше вообще не измеряли, то ли уже более тщательно скрывали, а никто, собственно особо уже и не интересовался – ну взрывают, ну и ладно… Все это настолько нелепо и чудовищно, что самой верится с трудом, особенно после Чернобыля. Уже где-то в 89 году, живя в Днепропетровске, я с кем-то поделилась подробностями нашего ядерного быта. Меня почти подняли на смех: «Ну что вы! Этого не может быть! Об этом бы писали!, Об этом бы говорили…». А действительно, могло ли ТАКОЕ быть?, Может, мы действительно сошли с ума? Ведь после того как на примере Чернобыля нам ВСЕМ разъяснили, КАК это может быть опасно, каждому из нас в индивидуальном порядке во всех инстанциях до сих пор объясняют, что в нашем конкретном случае НИЧЕГО ТАКОГО… Чернобыльскую трагедию превратили в раскрученный бренд-пугалку. Кто-то, наверное, на этом и руки погрел… А мы… Неизвестные герои неизвестной войны. Или жертвы… Или свидетели… Только свидетельства наши, похоже, никого, кроме нас самих не интересуют.

 

Мое восприятие всего ЭТОГО.

Самое первое воспоминание – с утра пораньше меня спешно хватают, одевают и выводят на улицу. Я хнычу. Мама (страшным голосом): «Сейчас будет взрыв, по радио передали, дом может развалиться, надо срочно выходить». Выходим. С интересом смотрю на дом - СОБЫТИЕ – не каждый день увидишь как дом разваливается. Спустя какое-то время (с облегчением) – «Ну все, пошли домой». Чувствую легкое разочарование – где взрыв? Где обещанный развал дома? (Смешно – как обещали, так и сделали – только спустя сорок лет…).

Чуть позже. Очередное объявление по радио. Мама привычно убирает хрупкие статуэтки, подставляет пуфик под телевизор и… остается дома. Я тоже. Вставать еще, одеваться…

Папа (строго): «Быстро встаем и выходим! Приказали всем выходить» Мама: «Делать мне нечего! (Или что-то в этом роде) Папа: «Вы что! Вдруг дом развалится». Мы с мамой (хором): «А ну тебя (или что-то в этом роде)». Вот не помню – выполняет папа «приказ» или все-таки остается с беспечной семьей. Наверное, все-таки остается. Спустя некоторое время начинает трясти. Звенит посуда в шкафах. Мама папе: «Ну что, живы остались? Ха–ха-ха!»

Потом у нас это называлось «сегодня опять землетрясение будет». На него уже и папа мало обращал внимание. И статуэтки уже не убирали (или просто не ставили?).

Причем чем старше я становилась, тем меньше на этом акцентировалось внимание. И не обсуждали ЭТО… Да, рядом была загадочная Конечная, откуда все проистекало, настолько загадочная, что туда так просто не пускали, только по спецпропускам, а мы рассматривались как периферия ядерного полигона, не стоящая особого внимания – ну и ладно, и вообще, как бы своих проблем хватало. Кто был поумнее – старался перевестись из Городка, едва в него попав, но причины назывались при этом какие угодно, только не эта, ГЛАВНАЯ.

Если бы не Чернобыль, мы бы, наверное, до сих пор думали, что так и надо было. У меня ядерное прошлое всплыло, когда мой первый ребенок родился с патологией и умер через месяц. Вот ЭТО меня тряхнуло по-настоящему. Но даже ЭТУ трагедию я не связывала с Чаганом (причин могло быть множество, и винила я и сейчас виню, в первую очередь себя), пока, не узнав мое прошлое, меня не направили для обследования в центр радиологии. Обследование – это слишком сильно сказано, в центре том внятного мне особенно ничего не сказали, тем более что тогда я была в таком состоянии, что говорить со мной о чем-то вразумительном было бесполезно. Но почувствовала я себя «заклейменной». Решиться на рождение второго ребенка было сродни гражданскому подвигу. И потом часто просыпалась в холодном поту от кошмаров: мне снилось, что я проглядела у ребенка третью руку или еще что-то более ужасное, о чем даже не хочу писать… На третий «гражданский подвиг» я уже не пошла.

Где-то в 96 г. мне передали документы из Чагана, где свидетельствовалось, что я хватанула свыше 100 бэр радиации. С этими документами мне в белорусском МЧС посочувствовали, выдали удостоверение чернобыльца без права на льготы и вежливо дали понять, что такие как я, вообще типа «погулять вышли» на фоне чернобыльских событий, потрясших и захвативших большую часть собственно Белоруссии, а ТУДА ОНИ меня не посылали и вообще страна была другая, время другое и они тут ни причем.

Все свои теперешние болячки я даже не пытаюсь связывать с Полигоном – не поймут – НЕКОМУ понимать.

Вот так.

 

БЫТ

Быт был продуман. Как продумывался быт во всех военных Городках того времени. Поэтому все они имеют что-то неуловимо общее, как кто-то заметил в этой же теме «Этот каменный мешок не отличался от всех остальных…» С одной поправкой: девушка приехала, похоже, в восьмидесятых годах. И наш Городок для нее не был первым. Я в Городке выросла. В начале восьмидесятых уехала. У меня, наоборот: все военные поселения (и том числе и бывшие), в которых мне волей случая доводилось побывать потом, чем-то неуловимо напоминали МОЙ городок, единственный и неповторимый, лучше которого для меня не было. Для примера могу назвать Мирный под Евпаторией. Чаганцы, хотите испытать дежа вю ? Все туда! Кстати и развал с растаскиванием казенного имущества там происходил примерно по той же схеме (рассказывали очевидцы), но Мирному повезло больше – все-таки Крым, выгодное месторасположение в вообще… В отличие от нашего, у этого, похоже, будущее есть.

Вся инфраструктура была налицо: жилой сектор, магазины, почта, поликлиника, детские сады, школа, баня, котельная, хлебопекарня… Хлеб, кстати, считался лучшим в округе. Покупать его приезжали даже из Семипалатинска. На какое количество жителей все это было рассчитано? Даже очаг культуры – Дом офицеров (о нем отдельно). Причем все делалось основательно. Особенно первые постройки.

Школа, например. Планировка, оформление, внешнее и внутреннее… Светлые коридоры с огромными окнами, широченные подоконники (мы любили на них сидеть), существенное преимущество перед современными школами – красный уголок, где можно было провести свободное время. (Прелесть нашего красного уголка я оценила, когда столкнулась с тем, что моему ребенку в школе кроме коридоров деваться некуда, если возникает свободное время между уроками.) Ухоженность во всем – от внутренней отделки до прилегающей территории. Помню даже, на стенах одно время висели репродукции известных художников – приобщали к культуре! (И спасибо тому, кто это придумал.) Потом почему-то репродукции заменили на какие-то агитлистки. Но картину Верещагина “Торжество Тамерлана”, например, я запомнила на всю жизнь благодаря именно этим репродукциям. (Быть может потому, что гора черепов в сочетании с загадочным словом “Тамерлан” как-то уж очень выделялась на фоне пейзажей Шишкина и других.) Когда в числе прочих мы выезжали на городские олимпиады (у меня неплохо шла математика) я всегда невольно сочувствовала ученикам тех школ, в которых эти олимпиады проходили. У них не было ТАКОЙ школы. Школе на сайте посвящена отдельная тема, там о ней много и хорошо написано – действительно, это было уникальное явление в принципе. Кстати, даже ходили слух, что к письменным работам наших выпускников в городе очень сильно придираются, чтобы не давать медалей – слишком их много получалось для одной (причем даже не городской!) школы.

 

Городок. Улица Ленина.Так называемая “ПЕРВАЯ КОРОБКА”. Элитная застройка того времени. Самая престижная. Построенная еще по дохрущевской планировке. Просторные квартиры с огромными холлами. В основном туда попадала местная аристократия. Но везло и некоторым “простым смертным”. Именно внутри первой коробки – школа, поэтому немного завидовала там живущим – ЕЩЕ БЛИЖЕ до школы, можно еще ПОЗЖЕ выходить – хотя и так выходила из дома минут за пять до начала уроков – куда уж ближе!! (сейчас до работы добираюсь полтора часа на перекладных).

Составляющая первой коробки – офицерское общежитие. Напротив школы. С ним у меня лично связаны только понятия “Кулинария” (с обратной стороны здания) и столовая. В кулинарии покупали всякие фирменные вкусности (фирменные в полном понимании этого слова – некоторых блюд и кондитерских изделий я потом больше нигде не встречала).

В столовой была один раз в жизни, и запомнила этот факт потому, что взяла там борщ, а в борще плавали оливки с косточками. Я их до этого никогда не видела и не пробовала, и тем более в голову не приходило, что в борще может плавать что-то с косточками. Попробовала - показалось редкой гадостью, к тому же чуть не сломала зуб об косточку, а потом долго не знала, куда ее девать. Назад в борщ вроде неловко, а больше было некуда. Как вышла из положения – не помню.

А вообще, когда я училась, понятия “старшеклассницы” и “офицерское общежитие” как-то почти не смешивались (за редким исключением). Они были сами по себе, мы сами по себе. Молодые офицеры к нам на школьные вечера не ходили, а нас в период учебы не пускали на танцы. Знакомства же на нейтральной территории носили, как правило, дружеско-покровительственный характер со стороны “старших товарищей”. Девчонки иногда встречались с солдатами (особенной популярностью пользовался “музвзвод”); если кто-то из старшеклассниц начинал “ходить” с офицером, то это если не осуждалось, но во всяком случае и не приветствовалось. Ситуация вообще-то странная. Шкала ценностей была навыворот по сравнению с “большой землей”. Когда, будучи уже студенткой, я рассказывала сокурсницам о Городке, девчонки откровенно завидовали изобилию холостого мужского пола престижной категории. Я же недоумевала: что тут ТАКОГО? Что для “наших” выпускниц рассматривалось просто как один из “вариантов”, причем не самых удачных (то есть выйти замуж за офицера и не работать или работать немного, поскольку он “получает” достаточно), на гражданке оказалось пределом мечтаний для многих моих знакомых.

Позже, говорят, все несколько изменилась и ситуация стала “близка к нормальной”. То есть контакт был налажен. Я этого уже не застала.

 

ВТОРАЯ КОРОБКА. Центр Городка. Середина Бродвея. Уже хрущевки, но еще продуманные. Внутри второй коробки – детский сад номер раз. Во второй коробке (с видом на Бродвей) жила я. Народ любил цветы и разводил их, в том числе и на балконах. Самым распространенным был вьюнок (защищал от солнца). У нас на балконе буйно произрастали флоксы. Однолетние. Здесь они не растут – я пыталась развести. Разные расцветки, скрещиваясь между собой, давали удивительные сочетания. Наша квартира отличалась большой кладовкой (у меня там было место для игр – не потому, что меня туда загоняли, а потому, что именно там мне нравилось больше всего. Люда Панфилова, соседка моя, где ты? Помнишь ли ты “нашу” кладовку?) и еще протекающими потолками. Потолки текли каждой весной. Летом папа делал очередной ремонт, крышу “чинили” (заливали гудроном, который на жаре таял и стекал в неровности, опять оголяя дырявые места). Осень, слава богу, в Казахстане нельзя сказать, чтобы дождливая, поэтому до морозов и всю зиму держались, весной все начиналось сначала. “Капле- и -струйкоуловители” в виде всевозможной тары стояли по всей квартире. В один прекрасный день залило проводку, и она загорелась. Навсегда запомнила запах горящей изоляции и взрывы пламени, вылетающие прямо из стены. Потушили все это, как ни странно, довольно быстро а вот починили ли после этого крышу… Кажется нет, потому что даже в лето моего окончательного отъезда ржавые пятна на потолке нашей квартиры просматривались в окнах даже с “Бродвея”.

А еще у нас периодически прорывало трубы отопления (думаю, что не только у нас). Это было что-то. Помню среди ночи, (папа где-то на полетах) внезапно - бах! струя кипятка фонтаном чуть ли не на полквартиры. Телефона нет. Понятие “дежурный слесарь-сантехник” отсутствует. Моя хрупкая мама бежит куда-то в ночь - ТЭЧ или КЭЧ – что-то в этом роде, при этом перелезает через бетонный забор, эту ТЭЧ (КЭЧ) окружающий – так короче; приводит каких-то мужиков устрашающего вида, которые, попирая грязными сапожищами мамин драгоценный ковер, что-то там перекрывают и, посмеиваясь, уходят. Остаток ночи мама пытается навести порядок, бурча на отсутствующего папу, которого “вечно нет дома, когда надо”, на неопрятных слесарей, на ржавые трубы, на мороз и вообще на “эту жизнь”. Утром она с головной болью идет на работу, по пути осматривая забор, который “взяла” накануне и поражается сама себе – во “внятном” состоянии она на это явно неспособна. А я… Еще одно СОБЫТИЕ, которое, слава богу, закончилось благополучно (мне вообще тогда казалось, что “неблагополучно” все может кончаться крайне редко, если не никогда). В квартире, правда, пару дней будет холодно, еще пару раз заглянут слесаря, чтобы что-то там завинтить, каждый раз ужасая маму перспективой генеральной уборки после их визита, но… ”неприятность эту мы переживем”.

Достоинством нашей квартиры являлось то, что она была довольно просторная для хрущевки, теплая и светлая (до сих пор считаю, что юго-восточная сторона для жилья – самая лучшая). И еще уютная (но это спасибо маме – у нее дар создавать уют даже на пустом месте). И из нашего окна была “площадь Красная видна”. Вид на Бродвей с его тополями и общественной жизнью был завидным преимуществом. Летом тополя уютно шелестели листвой, особенно вечером – самая лучшая колыбельная в мире. Свет уличных фонарей (с освещением в Городке тогда тоже все было в порядке) в сочетании с силуэтами шуршащей зелени и отзвуками ночной общественной жизни, доносящейся через раскрытое окно, давал ощущение удивительного покоя. Тогда я это воспринимала как должное, и только сейчас понимаю, что некоторые вещи надо уметь ценить и наслаждаться ими, когда они есть. Как говорил Остап Бендер: ”Запомните друзья эту ночь, молоко и сено – эта была лучшая ночь в вашей жизни… Все мы думаем, что еще много в нашей жизни будет молока и сена. Ошибаетесь…” (ли что-то в этом роде - за точность цитаты не отвечаю).

 

Та самая горка.ТРЕТЬЯ КОРОБКА. «Итальянский квартал». Достоинство – ближе всех к ГДО и к Иртышу. Внутри третьей коробки – детский сад номер два. (Оцените – 2 детских сада на 15 тысяч жителей! А еще один был где-то в финских домиках.) И еще: именно там и располагалась зимой выставка ледяных фигур и ГОРКА. Горка с большой буквы – центр общественной жизни школьной братии среднего возраста, особенно по вечерам. Почему на этой горке никто за все время не переломал ноги (а может, я об этом просто ничего не знаю) для меня загадка. Деревянное сооружение, которое в первые годы было каркасом для собственно горки, которая зимой утрамбовывалась снегом и заливалось, а позже просто заливали «проезжую часть». Днем там чинно катались малыши, а вечером… Вечером приходила публика постарше. Кататься на пятой точке или на корточках было дурным тоном. Кататься надо было стоя. Цепляясь друг за друга «паровозиком» от двух человек и больше. Чем больше, тем лучше. Естественно, что если падал один, валился весь «паровозик». Некоторые катались на интерес - кто кого собьет. (Поэтому и удивляюсь тогдашнему отсутствию травм - Горка была довольно высокая.) И еще… Заводились знакомства. Образовывались устойчивые «паровозикопары». Ждали друг друга и катались только с «этим» мальчиком или с «этой» девочкой. Это нельзя было назвать первой любовью, но когда ты знаешь, что именно ТЕБЯ там ждут, и сердце радостно взбрыкивает, когда именно «этот» мальчик берет тебя за плечи к катит по ледяному спуску, поддерживая на колдобинах… Сколько мне было, 11, 12 лет? Лично я каталась в паре с Сережей Бошаровым – причем мы не знакомились - его имя-фамилию я узнала случайно (если это вообще ЕГО имя и фамилия), сомневаюсь, чтобы он вообще знал мою. Мы «стеснялись». Катались молча и сосредоточенно. Черт нас знает почему. Причем когда на очередную городскую олимпиаду по математике поехали в составе одной группы – сделали вид, что не знаем друг друга.

Он был на год старше меня и казался мне большим и сильным.

Вот такой «горочный» роман без продолжения. Романтика школьной влюбленности – это вообще отдельная тема, но думаю, что сейчас над этим современное поколение может только посмеяться – народ стал более прагматичным. У нас с подругой, например, это было что-то вроде игры – выбирали «объект» для обожания из старшеклассников, и высшим достижением было – увидеть его во время переменки. А уж если случалось оказаться рядом… Тогда считалось, что день прошел не зря. На большее мы почему-то не рассчитывали и знакомиться поближе не пытались.

В третьей коробке я тоже жила. Вернее, сначала жила в третьей, а потом уже во второй. Перед этим мы жили в бараках, но этого я уже не помню, об особенностях барачного быта надо спросить родителей.

А вот третью коробку уже помню довольно хорошо. Сначала была коммуналка. С людьми по фамилии Тыртышники (только это о них и помню). Вместо газа, кажется, были керогазы. Такие, черные, квадратные, густо пахнущие керосином. Чуть позже появился газ (или я что-то путаю). Титан. Про титаны в этой теме уже писали. Когда на «большой земле» я пыталась объяснить, что это такое, меня никто не понял. Насколько я вообще помню, горячая вода в городке отсутствовала в принципе. Или у кого-то все же были газовые колонки?

У нас была северная сторона с видом на ГДО. Из окна наблюдала пожар летней «эстрады» (кинотеатра) Летний кинотеатр на заре времен горел несколько раз, его сначала восстанавливали с присущими изначальному замыслу украшениями, потом просто натянули на какую-то раму экран и успокоились. Тот пожар, который наблюдала я, был впечатляющ. Пламя до небес, сквозь который просматривались погибающие конструкции. Пожар, естественно, потушили, но победы пожарных я уже не видела – мама прогнала меня спать. Помню соседей – Зайцевы – Валентина Григорьевна и Петр Данилович они были намного старше моих родителей и взяли молодую семью под свою опеку. Сколько себя помню – все время торчала у них. Они вывозили нас куда-то далеко на пикники, причем это почему-то называлось «огороды» (не те, что были сразу за городком»), ездили на УАЗиках или каких-то других военных машинах. Выездки эти помню слабо, помню только, что было здорово. Потом их перевели на Конечную. А еще из этого периода помню… гулянки наших родителей. Не подумайте ничего плохого! Как я уже говорила, то поколение гулять умело. Все приехали почти одновременно, были молоды, не обременены старыми знакомыми, близко живущими родственниками (кроме моего папы, но и у того они были аж в Семипалатинске), дачами, необходимостью пахать на трех работах, зарабатывая на квартиру, машину и т.п. (мужчинам хватало службы, а для женщин такого количества работ просто не было). Поэтому в выходной день собраться за столом, поговорить о том, о сем было нормой. Образовывались компании – по нескольку семей, дети, соответственно, играли между собой, иногда их даже отправляли на соседнюю жилплощадь, чтобы не мешали взрослым (у нас, во всяком случае было так: друзья моих родителей жили с ними на одной лестничной клетке). Стол собирался вскладчину – каждый готовил свое «фирменное» блюдо: кто винегрет, кто холодец и т.п.

Как ни странно, со временем эти дружные компании потихоньку развалились – кто уехал, кто рассорился, кто «разошелся во взглядах на жизнь» или просто постарели и отяжелели… А тогда из друзей моих родителей помню Погодиных, Евневичей, Поликарповых, Гуральники, с Мерзляковыми, кажется, тоже дружили. Особенно дружили с Погодиными. Родители между собой, а я с их сыном Игорем. Он был меня на два года старше. Я не любила к ним ходить, потому что, за чем бы мама меня ни к ним послала, тетя Валя меня хватала, сажала за стол и кормила. Я этого не любила. Я вообще плохо ела. Игорь, когда чуть подрос, стал стесняться, что дружит с девчонкой. Мы какое-то время «тщательно» скрывались, даже домой заходили по отдельности, чтобы никто не заподозрил, что мы «вместе». С возрастом наша дружба этого не выдержала, а в школе вообще как-то сама собой сошла на нет. У Погодиных я в первый раз в жизни увидела телевизор. Это был Новый год, праздновали, как всегда, вместе. Помню огромный стол, уставленный чем-то вкусным, лохматая сосна, которая «елка» (кстати и сейчас в качестве новогоднего дерева предпочитаю сосну), на ней почему-то запомнила пузатую сосульку с надписью 1966 и чудо 20 века, мерцающее голубым в уголке.. Одна из первых передач, которую я увидела – «Кабачок 13 стульев». Так он у меня и остался в памяти – со всей новогодней атрибутикой начала шестидесятых годов. Погодины потом развелись, разъехались, что с ними стало – не знаю.

Зимой на острове.Зимой всей компанией ходили на остров. Именно так это и называлось. Пешком через ледяные торосы с целью развести костер, пожарить на нем колбасу и съесть. Ничего не было вкуснее той колбасы… Летом «плавали» на остров. Иртыш вообще был средоточием вселенной. На моторных лодках куда подальше, развести тот же костер, от солнца натянуть плащ-палатку, взять с собой море еды и питья. Лоно природы! А как радовались мы, дети! Ослепительные пляжи, солнце, заросли какого-то лозняка, из которого делали луки, Иртыш... На одной из таких вылазок я чуть не погибла – перевернулась вверх ногами на круге. Из круга выбраться не могла, если бы рядом не оказался Гуральник (кажется, он был военврачом), меня бы не было.

Еще они все ходили на танцы. Да, ходили! Обремененные семьей, «солидные» дядьки и тетьки. Детей оставляли под присмотром друг друга, по очереди.

Иногда вообще одних, благо все было рядом. Время от времени то один, то другой из родителей забегал посмотреть, все ли в порядке и возвращался в ГДО. Беспечность, жажда жизни, или уверенность, что НИЧЕГО ПЛОХОГО СЛУЧИТЬСЯ НЕ МОЖЕТ?

Страсти, конечно, тоже пылали. А как же иначе? Ведь они были молоды! Нас, детей, это не касалось, действующие лица, если захотят, сами расскажут об этом периоде своей жизни, но один эпизод я вспомню (да простят меня его участники!).

Зима. Праздничный новогодний вечер 196… года. Праздник уже в общем-то кончился, но почему я с папой пошла в гости (вернее, папа пошел с приятелем к нему домой, а меня зачем-то взял с собой). Кажется, наши мамы догуливали отдельно, а мужикам просто надоело женское общество. В гостях папы отмечали праздник на кухне, а мы с Женькой (сыном папиного приятеля) мирно играли в комнате. Вдруг слышу – грохот. Забегаю на кухню: наши папы держат друг друга за грудки. Кто первый начал – не знаю, мой папа потом говорил, что не он. Увидев меня, вроде успокоились, мой стал собираться уходить, но приятель его удержал. Пошли в комнату. Прошло пару минут. Какой бес их опять схватил и за какое место не знаю, но внезапно они оба оказались на полу в горячей схватке, сверху осколки разбитого стекла из стоящего поблизости серванта (причем занимают они (наши папы) весь проход – комната узкая), Я сажусь на все это великолепие верхом (типа «пытаюсь разнять») и реву во весь голос. Я действительно испугалась! Женька же был спокоен как танк. (Интересно бы его спросить его спустя столько лет: что ОН тогда чувствовал?) Папы резко успокаиваются, и мой вновь пытается уйти. Одевается, хватает меня в охапку… Не тут то было! Приятель за ним. На улицу, правда, выйти получилось, но в результате просто поменялись декорации. Меня оставили на краю какой то замерзшей лужи, где лед был скользким как стекло, а сами энергично продолжили прямо в центре этого импровизированного катка. Я уже добраться до них не могла, поскольку при попытке пройти к ним по льду все время падала, и горько рыдала «на трибуне». Сколько это продолжалось, не знаю, но кажется, все происходило довольно быстро, гораздо быстрее, чем я тут расписываю. И тут, как по заказу, откуда ни возьмись - новое действующее лицо! Жена папиного приятеля. Пришла домой. Женщина очень решительная. Увидев столь волнующий пейзаж, она, не раздумывая, отводит меня подальше от поля битвы, а сама отважно кидается на защиту своего мужа. (Следы разъяренной тигрицы на папином лице еще долго служили предметом веселых пересудов). Короче, папа под действием превосходящих сил противника, наконец, покидает поле боля. Мамина реакция на папин растерзанный внешний вид: «О господи!». И, кажется, все. Во всяком случае, семейных разборок на эту тему я не помню. Только не подумайте, что там все поголовно и сплошь дебоширили! Этот эпизод потому и запомнился так ярко, что в жизни моего папы такое, было, кажется, единственный раз. Что послужило причиной той «разборки», точно не знаю до сих пор – то ли кто-то кого-то приревновал, то ли еще что – но, наверное, ничего серьезного, поскольку помирились наши папы уже через несколько дней, и вообще на дальнейших отношениях семей это никак не отразилось. (Пытаюсь представить, чем бы все кончилось сейчас, учитывая нынешнее восприятие действительности: снятие побоев, судебное разбирательство и т.п. Или нет?)

Позже переехали в отдельную квартиру в том же доме. Третий этаж. Южная сторона. Солнце проникает во все уголки и становится предметом страданий моей мамы. Ей, белоруске, вообще не понять, как может быть столько солнца в одном месте. Я же, живя в Белоруссии уже довольно долго, до сих пор полноценную жизнь ощущаю, только когда выходит солнце. И вообще полноценную жизнь я ощущаю в морозные солнечные дни и в летнюю жару, то есть в Белоруссии – крайне редко. И с возрастом прихожу к выводу, что человек, наверно, должен жить там, где он вырос. Или хотя бы там, где хоть что-то похоже на то, где он вырос. Например, солнце.

В Чагане оно почему-то не было мне в тягость. Оно проникало во все мое естество и давало силу и жажду жизни. Где ты, мое детское чаганское солнце? Как мне тебя сейчас не хватает…

Когда-то, я, будучи студенткой, возвращалось с каникул в Минск и моим попутчиком оказался какой-то командированный в Семипалатинск белорус. Его основным впечатлением тоже оказалось солнце. Запомнила его слова: «Такой мороз, а солнце, как на киностудии освещение – все такое яркое…». Еще бы, после Белоруссии-то!

 

ВКУСНОЕ

Уникального вкусного в городке было много.

• Печенье «Ленинградское» – продавалось в кулинарии. Что-то невероятно легкое, воздушное, плоское, теперь понимаешь – взбитые яйца с сахаром плюс какие-то добавки по оригинальной рецептуре. Тогда – настоящий фирменный бренд нашей кулинарии.

• Карамель «Подушечки», белого цвета, без начинки – ничего подобного потом нигде никогда даже не попадалось на глаза.

• Шашлыки – шашлыки действительно уникальные, хотя бы по цене – 22 копейки за «шпажку» (могу ошибиться, но все равно как-то очень дешево), кажется, потом, на «большой земле» я никак не могла взять толк, откуда брались цены 75 коп и выше за 100 грамм шашлыка. На столиках рядом с мангалом стоял уксус, перец, еще что-то. Сходить за шашлыком – это целое мероприятие.

• В магазине продавался колотый сахар – большие серые глыбы, напоминающие колотый лед. Почему-то так и не попробовала.

• КЛЕНОВЫЙ СОК. Чаганята, не говорите, что не знаете, что это такое. Это не продавалось в магазинах. Это нельзя было достать. Это появлялось весной – ПЛАКАЛИ КЛЕНЫ. Плакали скупо, по капельке, но если повезет и найдешь обильно рыдающую веточку – можно было набрать жидкости примерно с наперсток. Ничего вкуснее не было этих капелек. Помню, как мне строго выговаривал один товарищ, увидев, что я собираю губами эти капли – антисанитария, мол, я устыдилась, а когда он отошел подальше… продолжила. Что он понимал! Больше в свой жизни не видела я плачущих весной кленов. Или уже не смотрела?

• В Семипалатинске на рынке – малина, в жару – вся седая от инея, холодильников тогда почти не было – где ее хранили? И во что она превращалась потом…

• Колбаса «Казахская». Может, она называлась и по-другому, но запомнилась тем, что была настолько твердая, что резать ее было невозможно, можно было только рубить. Но вкуууусная!!! Мы ее прозвали долгоиграющей – сразу разжевать и проглотить не получалось по определению. Этакий казахский «чуингам».

• Арбузов изобилие. Осенью заваленные полосатым чудом балконы. А вот вишня, например, воспринималась как экзотика. В памяти осталось, что куда-то посылали за ней самолет, за два дня занимали очередь, давали всего не то по два, не то по 4 ящика.

• Шоколадки действительно выстраивали какими-то стоячими спиралями – вопреки всем законам физики эти сооружения почему-то не падали.

• Помидоры. Особенность казахстанских (чаганских в том числе) помидоров – их сладость. В смысле вкусность. Родители говорили, что таких вкусных помидоров не растет больше нигде, во всяком случае, из тех мест, где они были, а были они много где, поэтому им было с чем сравнивать. Наверное, помидорам для вкуса нужен жаркий сухой климат и обильный полив. И еще песчаная почва.

 

И так далее.

А еще ДОСТАВАЛИ. Или привозили откуда-то. Помню, была совсем маленькая, когда в доме появились зефирные боровики и мармеладная клубника. Меня это почему-то так потрясло (особенно боровики), что спустя много лет в период абсолютной нищеты (был у меня и такой), увидев их второй раз в жизни в магазине, я на последние деньги купила коробочку с этим чудом своей дочери – посчитала, что у нее в жизни тоже должно быть ЭТО.

 

ОЗЕЛЕНЕНИЕ

В ту пору о фэнь-шуй не знали. Но цветы были всюду. Цветы, кусты, деревья, не Городок, а оазис поливного земледелия. Перед ГДО – огромные клумбы. Главное, никто не гонял. Мои родители брали меня на киносеансы, когда мне надоедало, меня просто выпускали «погулять перед ГДО», и я в буквальном смысле сидела в этих цветах. Никаких «по газонам не ходить!».

Кстати, о цветах. Кто помнит огромные букеты в руках у школьников на 1 сентября (у меня, во всяком случае, был именно такой)?! Астры, георгины и обязательно огромный гладиолус в центре. Когда на «большой земле» я видела в поштучной продаже все это, и когда 2-3 цветка называли «букетом», я этого долго не понимала.

Цветы перед гостиницей. Цветы в детских садах. Детские сады – это вообще отдельная тема. Перед домами – цветы, кусты и деревья. Особенно много шиповника. Его буйное цветение в июне. И еще какие-то уникальные кусты, цветущие маленькими розовыми цветочками. И черемуха… Черемуха – это тоже отдельно. Заменитель сирени, витаминов, ароматных масел и вообще. Почему в европейской части нашей бывшей Родины черемуха в «загоне»? Никто никогда, кроме, быть может, чаганцев, не оценит этот одуряющий запах черемуховых кистей, неповторимый вкус ягод с огромными косточками, которые добывались большей частью на острове в общем-то с риском для жизни – для меня во всяком случае (вплавь через Иртыш с ветками в руках или в зубах, при этом следить, не выворачивает ли из-за поворота очередная то ли «Ракета», то ли «Комета»… Массовые субботники по уборке и облагораживанию территории весной. С последующим «отмечанием» этих субботников (позже это куда-то делось).

Деревья… Совершенно сказочное – серебристый тополь. Особенно серебристый по вечерам – в свете уличных фонарей. Из какой-то невероятно волшебной жизни. И вообще с озеленением всегда все было в порядке. Когда я один раз в своей жизни попала в совхоз «Социалистик» (кажется) где-то не очень далеко от городка, я «почувствовала разницу» весьма ощутимо. А ведь ничего в Городке само не вырастало. И трубы, из которых «почему-то» сочилась вода, тоже были проложены неспроста.

Бродвей. Какой там Бродвей! Бульвар, причем в чистом понимании этого слова. Ряд кустов перед домами, тротуар, двойной ряд тополей либо кленов, проезжая часть, опять двойной ряд деревьев, тротуар, опять кусты. И ведь не таким уж он был широким. Остальные улицы и дворы в этом плане немногим отличались.

А вот карагач в орошении не нуждался (наверное). Аллеи из карагача от ГДО к Иртышу – тоже кто-то высаживал с учетом особенностей климата! Листья на нем распускались позже всех - на всякий случай.

И так далее…

Помимо озеленения вся бытовая сторона решалась с умом и вкусом на всех уровнях – от управленцев (отцов-командиров), до рядовых жителей (жительниц). Потом это, наверное, тоже ушло, но я упадка не застала – мне повезло (или не повезло) уехать раньше.

 

Дом офицеров.ДОМ ОФИЦЕРОВ

ГДО – центр и средоточие вселенной. Кинозал, зимний сад, бильярд, буфет, музыкальная школа(!!!), библиотека… Многочисленные кружки по интересам, танцы, хор, «торжественные» собрания и концерты по праздникам. И какие концерты! Почему-то в памяти стоит «танец с саблями» Хачатуряна – это ж каким уровнем интеллигентности надо обладать (полагаю для многих он сейчас просто недостижим), чтобы в богом забытом закутке нести культуру классического танца в массы!

(Кстати о культуре. Уж не знаю, как это вышло, но поступив в Минский РТИ, после более тесного знакомства с жителями белорусской столицы с удивлением обнаружила, что некоторые из них не знали очевидных на мой взгляд вещей в области мирового искусства. Мне казалось, что уж если я, «убогая», об этом наслышана, то уж в Европе-то, почти в «центре цивилизации...».)

А позже, уже в 70-е годы там блистал ансамбль солдат-срочников с братьями Смеянами во главе – Пашей и Сашей. И еще там был солист – парень из Прибалтики – (Альфа, кажется, его звали), с уникальным голосом. Спасибо Смеянам (или кому-то другому) - о «Машине времени» мы узнали задолго до того, как она прогремела на весь Советский Союз. Причем у меня с этим вышла почти анекдотическая ситуация – благодаря нашему ансамблю я почти наизусть знала все песни, но по своей рассеянности не знала автора. Когда при мне с умным видом рассуждали о «Машине времени» году эдак в 81, я стыдилась своего невежества. И до смерти удивилась, внезапно обнаружив, что именно их песни звучали у нас на концертах (и танцах) еще в году примерно 77. «Все очень просто – сказки обман, солнечный остров скрылся в туман…». Да уж, действительно.

Приезжали артисты. Роза Рымбаева, «Верасы» и «Сябры» на заре своей карьеры не гнушались нас посещать, какие-то театры, (на моей памяти даже Московский театр сатиры спустился к нам с «Олимпа»). Космонавты. Байконур-то был рядом!

Наши родители в ГДО встречали Новый год. Потом об этих гуляньях ходили легенды. И торты там были, одетые кому-то на голову, и другое. Но об этом пусть расскажет кто-нибудь другой.

Перед ГДО по праздникам устраивались танцы. Нам, школьницам, ПОЗВОЛЯЛОСЬ на них присутствовать. (Обычно в сам ГДО на танцы нас официально не пускали – только во время каникул. Все друг друга знали в лицо, поэтому проскользнуть было сложно – издержки маленького городка.) Когда, будучи уже студенткой, я попала в заветный танцзал нашего ГДО, почему-то была разочарована.

Когда на фотографиях последних чаганских паломников увидела то, что осталось от ГДО (да и от школы тоже), было ощущение, что сапогами прошлись по душе. Причем, даже не заметив этого. Только в памяти и осталось:

• Первые просмотры кинофильмов (с родителями) и первые впечатления. На «Кавказской пленнице» – все смеялись над известной троицей, а мне было их жалко и я громко ревела в знак протеста – меня вывели. «Парижские тайны» – убили, не пожалели такую красивую тетю! «Черный тюльпан» – зачем главный герой выбрасывает платья из кареты – во что будет одеваться героиня?! «Берегись автомобиля» – скучно, и меня опять выводят. Первый самостоятельно просмотренный фильм – «Морозко». Когда в этом фильме ожили какие-то коряги, очень испугалась.

• Музыкальная школа (тогда это было принято). Семь лет, как часы. Думала, закончу – забуду, что есть слово такое «пианино». Когда пианино продали, мне стало чего-то не хватать. Музыкальное образование пригодилось неожиданно, когда дочь поступила в музыкальную школу. Оказалось, что пальцы кой-чего помнят – Полонез Огинского до сих пор могу сыграть в полном объеме на память. С учителями по музыке мне, в общем, повезло, хотя менялись они у меня несколько раз. А вот сольфеджио до сих пор вспоминаю с содроганием – почему-то страшно боялась учительницу и, наверное, от этого ничего не соображала. До сих пор в памяти сидит жуткое слово –«доминантсептаккорд» и… больше ничего!!!

• Библиотека. Тихо, светло, боязно. Как в храме.

• Фойе ГДО. Зимний сад. Светло, уютно, зелено. И шторы «качелями». В моем детском понимании – что-то близко к дворцовой архитектуре, тем более, что конфигурация там была какая-то довольно сложная – лестница, балкон, на отдельном возвышении – буфет… Для меня ГДОвский буфет был почти рестораном – почему- то мне он очень нравился.

• Танцзал. Помню первые студенческие каникулы, встреча выпускников. Отгуляв в школе, идем в ГДО. Гордо, как «большие» – уже не надо скрываться, пытаясь нелегально прорваться в «святая святых» с последствиями в виде выволочки от учителей - уже МОЖНО. Самое интересное, что ожидаемая радость гораздо меньше, чем предполагалась – наверное, действительно ложка дорога к обеду.

И так далее…

 

Танцевали мы и так...ТАНЦПЛОЩАДКА

Танцплощадка – летний очаг культуры. Штука малопонятного назначения для меня маленькой и неотъемлемая часть жизни для меня, слегка повзрослевшей. (Когда я повзрослела окончательно – если вообще повзрослела – меня в Городке уже не было). Находилась она, можно сказать, «за городской чертой» - видимо из нескольких соображений:

1) Чтобы не мешать спать добропорядочным и солидным жителям, которые такой ерундой, как местные танцы, не интересуются (хотя отголоски чужой радости в начале Бродвея еще были слышны – правда, как-то странно, раздаваясь в смягченном виде сразу со всех сторон – видимо, отражаясь от стен. Надо сказать, что вроде бы это никому не мешало, скорее наоборот – привносило свой колорит. Хотя, может быть, я и ошибаюсь.

2) Особо романтичные пары после танцев могли прогуляться до Иртыша, любуясь звездами (и не только), благо дорога от танцплощадки конкретно разветвлялась на две – один путь вел в романтическую темноту ночи, а другой – к ГДО и вообще к благам цивилизации.

В любом случае решение, на мой взгляд, было удачным.

По субботне-воскресным вечерам активный народ веселился внутри огороженного глухим забором пространства, а полуактивный - стоял возле дверной решетки, любуясь и обсуждая активную часть населения. Причем непонятно даже, кого было больше. Иллюминация в виде цветных лампочек (тем более мигающих и проч.) тогда не практиковалась, но, насколько я помню, она вроде и не требовалась – полуосвещенное пространство в сочетании с чернотой ночи, шелестящими деревьями, живыми звуками ансамбля (ни фонограммы, ни дискотеки до нас еще тогда не дошли) само по себе создавало какое-то слегка пьянящее ощущение (хотя для определенной категории танцоров понятие «пьянящее ощущение» достигалось несколько другими средствами – но, в общем-то, пьяного в стельку народа на этих танцах я не помню – может и ошибаюсь).

Днем танцплощадка представляла из себя довольно жалкий вид – унылый бетонный забор, дощатая эстрада, плохо забетонированная поверхность того, что называют «танцполом» с кучей разбитых стекол… Но вечером, с наступлением темноты она преображалась, как Золушка перед балом. Это был дворец, бальный зал, храм веселья под открытым небом. В одиннадцать (по большим праздникам в одиннадцать тридцать) все заканчивалось Того, кто придумал, что все должно заканчиваться в одиннадцать или даже в одиннадцать тридцать, когда веселье в самом разгаре, и вообще все только начинается, надо бы было приравнять к врагам народа, врагам молодежи во всяком случае. Но это была не только наша беда. В таком режиме тогда жили все (или почти все). Ладно у нас – военный городок и всякое такое. Но еще в эпоху застоя в Гурзуфе меня удивляло полное отключение официальной общественной жизни в 11 или 11.30 вечера – главное, народ ведь все равно спать не ложился – не для того он в Крым приехал – (молодежь, во всяком случае – а Гурзуф тогда считался центром отдыха именно молодежи), а бурно развлекал себя сам почти весь остаток ночи – что было из этого не извлечь дополнительный доход в виде ночных танцзалов, мест для употребления пищи и воды (и не только) и т.п.! Сейчас-то ситуация в корне изменилась.

А тогда и в Городке народ после одиннадцати тридцати догуливал самостоятельно, причем каждый в меру своих способностей и потребностей. Но, учитывая специфику места, довольно тихо.

Мое первое знакомство с танцплощадкой произошло в раннем детстве и закончилось довольно плачевно. Это загадочное строение меня давно интересовало, и вот как-то, в возрасте не то четырех, не то пяти лет, болтаясь по городку, я забрела туда. (В Городке (тогда, во всяком случае) было безопасно и родители были избавлены от постоянного «выпаса» своих малолетних чад, так что болтались мы почти где вздумается, главным условием (для меня) было - вовремя придти домой.) Обследовав внутренность этого малопонятного строения и так и не поняв, что в этой несимпатичной загородке можно делать, я решила обойти ее кругом. Было лето, открытые сандалии на босу ногу мало предохраняли от возможных неприятностей среди колючей травы, и я их получила (неприятности то есть). Не знаю, каким образом, но я умудрилась наступить на какое-то жалящее насекомое. Помню это было что-то вроде огромной осы, только черного цвета. Таких я больше нигде не встречала. Естественно, оно меня укусило куда-то в подошву, я почувствовала резкую боль, подошва тут же опухла, идти я уже не могла. От боли и ужаса я уселась на землю и громко заплакала. Вокруг не было ни души, и мне показалось, что тут я и погибну без всякой помощи извне. Но помощь таки явилась в лице неведомо откуда взявшегося молодого человека, примчавшегося на плач ребенка. Узнав, в чем дело, он взял меня на руки и отнес домой к маме, благо было недалеко. Ни имени своего спасителя я не знаю, ни лица его не запомнила, а вот чувство благодарности осталось. Не были тогда равнодушными люди…

Чуть позже мое знакомство с этим делом продолжилось уже в другой форме. В то лето мой папа и муж приятельницы моей мамы куда-то делись. Мой папа, кажется, пытался поступить в Академию, где же был второй отец семейства, я не знаю. И наши мамы по вечерам, взяв своих чад, в составе полуактивной части населения развлекались тем, что наблюдали за происходящими на танцплощадке телодвижениями активных членов общества. Мы с сыном маминой приятельницы, в первых рядах зрителей, прилипнув к решетке, постигали азы танцевального искусства. Народ танцевал более или менее чинно (музыка тогда была другая), но вот как-то раз там появились два паренька и продемонстрировали ТАКОЕ…

Сейчас понимаю, что, наверное, это была попытка изобразить шейк, а ребята, видимо, были студентами, привезшими неведомо откуда новые веяния танцевальной моды. Но тогда их изломы почти до земли, рваные движения, резкие, ни на что похожие позы, которые они меняли каждых полсекунды, на меня произвели неизгладимое впечатление. Было мне лет шесть или около того. Потом я каждый раз ждала их появления и смотрела только на них. Если их не было, то возникало ощущение, что меня обманули. Была там еще пара, которая танцевала что-то конкретное вроде кадрили: они ходили в танце по кругу, выполняя движения, близкие к народному танцу; на них тоже было интересно смотреть, но «шейкисты» попирали все основы танцевальных традиций и были вне конкуренции. Как то днем я встретила одного из них возле продуктового магазина, и испытала восторг и потрясение, какой, наверное, испытывают сейчас фанаты известной поп-звезды, волей судеб оказавшиеся с ней рядом в общественном туалете. Как, неужели это просто человек, а не небожитель, и ничто человеческое ему не чуждо?!

Первый раз танцплощадку как полноправный член общества я посетила на свой день рождения в 15 лет. На каникулах школьникам препятствий в этом плане не чинилось, но мы с подругами почему-то боялись до ужаса. Получив официальное разрешение от родителей, мы робко подошли ко входу и… отпрянули назад. Смелости набирались минут двадцать. Одна шла, так вторая стопорилась. Наконец, одурев от собственной смелости, я решилась первая. Подруги, запаниковав, что остаются одни, кинулись следом. И вот мы ВНУТРИ. Ничего страшного, даже здорово. Даже кто-то пригласил на «медленный танец». Даже кто-то проводил. Вообще я очень любила танцевать. Все равно что, но лучше классику (вальс, танго и т.п., но на это редко находились партнеры). Все равно с кем, лишь бы сносно танцевал. Люблю и сейчас, но… Кажется, уже оттанцевалась.

На танцплощадке я встретила Его. Неважно, что знакомство вышло по недоразумению: потом Он мне признавался, что назначил кому-то свидание, а в неясном освещении перепутал объект, а потом решил – не все ли равно – эта вроде не хуже. Это было мое последнее лето в Городке. Вещи уже были отправлены на «Большую землю», квартира стояла пустая, спали мы на полу, но мама, то ли из сострадания ко мне, то ли из других соображений оставалась там до конца августа. Помню мой последний день рождения: Голые стены и цветы. Тогда мне подарили очень много цветов –огромные гладиолусы, георгины, астры стояли вдоль стен, по углам, посреди комнаты. Сейчас понимаю – наверное, это было лучшее лето в моей жизни. Быть может потому, что последнее. Быть может потому, что мне было 19 (или 20?) лет и все казалось возможным. А это – так, репетиция перед жизнью… Кто бы мне тогда сказал – не дури – вот ЭТО – жизнь. Опять вспоминаю Бендера с его молоком и сеном: «Ошибаетесь…».

Он был чертовски хорош по общепринятым меркам. Каштановый волнистый чуб лихо выбивался из-под фуражки, аккуратные, как рисованные (в стиле гусарского поручика) усы, бархатные каштановые глаза – целиком он вообще вызывал ассоциации не то с казачьим есаулом, не то с поручиком Ржевским. Говорят, был грозою чаганской нравственности. Этакий местный Казанова. Моей маме знакомые говорили: «А вы не боитесь за свою дочь?» Мама гордо отвечала: «Я в ней уверена».

Самое смешное, что эту ее уверенность во мне я оправдала. То ли его порядочность, то ли действительно моя целомудренность была тому виной, но наши отношения в то лето были действительно романтическими в самом чистом понимании этого слова. Сейчас, спустя столько лет, оглядываясь назад и анализируя всю свою последующую жизнь, думаю – на фига… (ой, простите – для чего?). Смешно, конечно, жалеть об упущенных возможностях в ЭТОЙ области спустя N лет. Наверное, кому-то там, наверху, надо было, чтобы все было именно так. Во всяком случае, я Ему и сейчас благодарна именно за то СВЕТЛОЕ прошлое и за то лето. Кто его знает, каким бы это прошлое было, (и вообще как бы все сложилось) если бы я “не оправдала” маминого доверия.

У него была колоритная украинская фамилия, которую я долго не могла запомнить. В принципе меня в Нем привлекла не только и не столько внешность, а потрясающее чувство юмора и умение хорошо танцевать (не забывайте – мы познакомились на танцплощадке!). Он ДАЖЕ танцевал вальс! (Поэтому вальсировали мы всегда вместе.) И еще. Несмотря на репутацию гуляки, ЦАРЬ в голове у него явно был. Думаю, что при его задатках шансы сделать карьеру (и неплохую) у него имелись неплохие. Интересно, как сложилась его судьба?

Когда я уезжала из Городка, у меня случилась истерика. Я обнимала стены и рыдала взахлеб. Мама отпаивала меня валерьянкой. Не Он был тому виной. Я прощалась с тем, что уходило навсегда – детство, Родина, друзья, романтика взаимоотношений, какой она была в моем понимании, родной дом. Я прямо физически ощущала, как все это тает у меня в руках подобно прошлогоднему снегу. И жуткое “Все, НАСОВСЕМ”. Кажется, именно в то последнее утро я поняла (вернее, физически ощутила), что чувствует дерево, когда его рубят под корень. И Он был просто составляющей частью всего ЭТОГО. И мне почему-то тогда даже в голову не приходило, что Он от ЭТОГО, в принципе, отделим.

Потом мы долго переписывались. Его письма восхищали меня красотой почерка, правильностью оборотов и содержанием. Они до сих пор где-то хранятся (я вообще письма стараюсь не выбрасывать). Потом была еще одна романтическая встреча. В Москве. Он там был в командировке, а я проездом. Один день. Как в кино. Хотя почему КАК в кино. Как это ни парадоксально, хорошее кино часто снимается КАК В ЖИЗНИ. Как мы там списались (или созвонились) – это долгая история. Но апофеоз взаимоотношений: февраль, Москва, Красная площадь, собор Василия Блаженного, 12 часов, бьют куранты, я выплываю откуда-то из подворотни (конечно, я пришла раньше, но выдерживала сроки – не к лицу “порядочной девушке” обнаруживать свое нетерпение – вот ведь…) – и Он на фоне Минина и Пожарского - - в форме - вышагивает мне навстречу с букетом желтых нарциссов в руках. Оркестр играет туш, мы возносимся на небеса (шутка). А если серьезно – в общем- то так оно и было, хоть и без излишней пафосности. Всю жизнь я буду помнить этот момент и эти нарциссы…

Закончилось все по обыкновению, глупо. Что имеем – не храним. Проболтавшись вместе целый день по Москве (кажется, мы успели и на ВДНХ, и в кино, и еще куда-то) мы поехали на вокзал провожаться и там, сидя в зале ожидания, поссорились. Не помню, каким образом мне попала в руки Его записная книжка, но, увидев нескончаемый список телефонов его бывших (или настоящих) пассий, и в числе прочих и мой телефон и адрес, я ничего более умного не придумала, как закатить перед отъездом сцену ревности и обиды. С тем и уехала. Но, несмотря на это, он и потом продолжал мне писать, я что-то отвечала. Когда дело стало продвигаться к лету, я робко закинула удочку родителям на предмет того, что вот, мне бы съездить в Чаган… Ответ был довольно категоричен: “Сдашь сессию на стипендию – поедешь” Надо ж было мне именно эту сессию (кстати, единственную за все время учебы в институте) не сдать на стипендию! Может быть, сказалась смена ПМЖ, какой-то непонятный в связи с этим разлад родителей между собой… (Кстати именно в этот год я начала курить – до этого держалась, несмотря на то, что вокруг меня в то время в институте почти все мои сверстники дымили с интенсивностью хороших паровозов – тогда это было модно, что ли.) А у них в это лето были какие-то учения и Он ко мне приехать никак не мог. (А и мог бы – неизвестно, отважился ли бы. Это я теперь понимаю, что подобного рода визиты накладывают определенные обязательства, и не каждый на это решится в здравом уме и твердой памяти.) Короче, я не приехала. Родители потом все-таки смягчились – типа – если уж очень хочешь – езжай, но я ж “гордая”- нет, значит, нет, к тому же писать мне к середине лета Он уже перестал…

Закончив институт, я таки посетила Городок, уже последний (распоследний) раз, это был уже 83 год, нашла его каким-то изменившимся (или изменилась к тому времени сама) – в принципе, наверно, так оно и было - произошла смена поколений, смена взаимоотношений – короче, еще оставаясь нетронутым физически, МОЙ Чаган уже уходил в небытие. На моем бывшем балконе как символ перемен вместо цветов торчали “рога”для белья. (Самое смешное, что когда я уезжала насовсем из Городка, я в числе прочего, причитала: “…цветы выбросят, рога для белья повесят”. Так оно и случилось.) Аккуратно наведя справки, я узнала, что Он все еще в Городке, женился (что было вполне естественно), и… встречи искать с ним не стала. Я его даже не видела в тот, последний приезд. Мне хватило свидания с Чаганом, а Он, как я уже упоминала, был для меня неотъемлемой частью Городка. Личная встреча, как мне тогда казалось, не имела смысла. Что она могла изменить?

 

Чаганский пляж.ИРТЫШ

О, Иртыш! Почти одушевленное создание. Центр притяжения любителей природы (и не только) в любое время года. Осенью ходили смотреть на ледостав, весной – на ледоход. Глыбы льда сталкивались между собой, и за нехваткой места наползали на берег, снося все, что попадалось на пути. В один из годов были даже сметены лодочные гаражи, которые в изобилии теснились возле берега. Народ на возвышенности наблюдал это в “прямом эфире”, ахал, и ужасался, одновременно млея от восторга. Треск льда, хруст деревьев, имеющих наглость вырасти в опасной зоне. Потом, летом, эти покореженные, изувеченные создания еще умудрялись зеленеть, несмотря ни на что. Для нас, детей они были чем-то вроде тренажера – по ним было интересно и безопасно лазить, на поваленных стволах можно было довольно удобно устроиться для посиделок. Став постарше, мы с подругой иногда ходили туда готовиться к экзаменам: и тихо (никто не мешает), и на свежем воздухе, и вообще – экзотика… (Кстати, моя дочь тоже любит читать, сидя на дереве, – наследственное наверно.) Где-то в апреле начинались походы за цветами. Шли в степь вдоль Иртыша – направо – к Чаганке, либо налево за огороды. Все весенние цветы у нас назывались “подснежники” – когда позже я узнала, что настоящие подснежники – это другое, то даже удивилась. Наши “подснежники” были двух сортов:

– белые – они росли только в двух местах - возле Чаганки и сразу за огородами, тонкие, аристократичные, с розовым либо фиолетовым оттенком, напоминающие миниатюрные тюльпаны. Уже много лет спустя, в Киеве, в краеведческом музее я увидела засушенное бледное подобие этого цветка, растущего, как выяснилось, в “лесостепной зоне”, обрадовалась ему, как родному, переписала название… и тут же его забыла, а бумажку потеряла. Так он для меня и остался “белым подснежником”.

синие, или фиолетовые (иногда попадались и белые). Бархатные, мягкие, покрытые белым пушком, с плотно собранными желтыми тычинками и фиолетовым султанчиком в центре. Занесенные на всем пространстве бывшего Союза в «Красную книгу», здесь они росли в изобилии. Официальное название этого цветка для меня до сих пор необъяснимо – сон-трава. Почему “трава”? Ну, какая же это трава! Причем в Крыму, в Белоруссии, они растут одиночно, а у нас они росли букетами, вроде примулы. Фиолетовая розетка посреди степи. Обнаружив такую розетку, выбирали самые тугие, начинающиеся только распускаться растения. Домой носили охапками. Свежий вкусный ветер просыпающейся степи и едва уловимый аромат бархатного фиолетового счастья. Потом я его улавливала иногда в дорогих духах. Каким образом его создают парфюмеры, и как называются те духи – не знаю, ни из одного “обнюханного” мною флакона он не раздавался, только иногда носительница этого аромата проплывала мимо меня, а спросить, о названии того, чем она благоухает, я не решалась.

Дома из цветов составляли композиции. Тогда вошло в моду понятие “икебана”, и в продаже появились низкие вазочки типа тарелок с отверстиями для цветов. В такой вазочке можно было почти полностью восстановить цветущую в степи розетку, и природа приходила в дом. Ближе к лету в вазочку вставлялись тонкие прутики перекати-поля – они цвели мелкими белыми цветочками – настолько мелкими, что производили впечатление снежинок, усевшихся на концах бурно ветвящегося прутика. Несколько торчащих из вазочки прутиков создавали ощущение легкого облака.

Лето и Иртыш - вообще неразделимые понятия. ПЛЯЖ. Понятие “пляж” в нашем тогдашнем понимании: зайти подальше вверх по течению – почти до Семена, затем в воду, а дальше тебя несет по течению до дебаркадера. Течение быстрое, поэтому против него не попрешь, а дно на редкость неровное – по колено, по шею, дна не достать, опять по колено, и все это меняется с бешеной скоростью, поэтому главное условие таких заплывов – уметь держаться на воде, не надеясь на твердую почву под ногами. (С тех пор я так и плаваю – медленно, но довольно долго могу держаться.) Звание мастера спорта по плаванию, полученное в бассейне, на Иртыше ни от чего не гарантировало. Помню одну трагедию, случившуюся в Городке в мою бытность: перевернулась лодка с подгулявшей компанией. Говорят, дело было недалеко от берега – метра три-четыре, но в районе фарватера возле Острова – там сразу довольно глубоко. Тогда погибло пять человек, в том числе два ребенка. Одной из спасшихся была женщина, то ли вообще не умеющая плавать, то ли умеющая плавать очень плохо – ее выловили где-то чуть ли не возле парома, то есть очень далеко, но ЖИВУЮ. А какого-то ребенка передали умелому пловцу. Не помню точно, что стало с этим пловцом, но ребенок погиб. Потом похороны. Групповые. Тогда меня потрясло лицо погибшего мальчика – сине-багровое, даже фиолетовое, и льняные волосы…

Меня как-то раз течением протащило по какому-то якорю, и я распорола себе живот. Почему не до кишок – не знаю, наверное, Бог спас. Потому что проволокло конкретно. Я слишком поздно его (якорь) заметила, а бороться с течением, как я уже говорила, было бесполезно (для меня, во всяком случае). Потом я долго сверкала кровавыми рубцами на брюхе, изумляя обитателей пляжа. Шрамы эти сохранились до сих пор. Не сильно видны, но все же…

Вылезши из воды в районе дебаркадера, мы потом долго возвращаемся пешком к точке заплыва. За это время успеваешь и высохнуть, и поджариться на солнце, и снова захотеть искупаться. Причем, проходя “парадную” часть пляжа, попасть под оценивающие взгляды мужской его составляющей. На этом отрезке пути я всегда невольно пыталась определить, что у меня НЕ ТАК – о том, что в принципе эти оценивающие взгляды охватывают ВСЮ женскую (девичью) половину пляжа, мне в голову почему-то не приходило. Наверное, у меня была занижена самооценка. Промчавшись сломя голову, через этот малоприятный тогда для меня отрезок, снова выходили на “Солдатский пляж”, плюхались в воду, и все начиналось сначала. Подошвы к концу лета от таких процедур задубевали так, что, кажется, по стеклу пройдешь – не заметишь. Иногда плавали на Остров. Процедура опасная, поэтому вдвойне захватывающая. Так рассчитать траекторию заплыва, чтобы тебя не пронесло течением мимо острова, в протоку, рассчитать время заплыва в соответствии с расписанием речного транспорта, чтобы невзначай под ним не оказаться. Я как-то так попала: с одной стороны мчится одна “Ракета”, навстречу ей – другая, а мы посреди реки. Обматерили нас, кажется, с обеих с обеих сторон, на слышно было плохо – грохот моторов помешал услышать все эпитеты в наш адрес. В принципе мы могли тогда и катастрофу спровоцировать – оба плавучих средства от нас отвернули, а дно, как я уже упоминала, там неровное – они могли и на мель наскочить.

Дебаркадер.

ДЕБАРКАДЕР. Мальчишки летом с него ныряли, рискуя свернуть себе шею. У нас с подругой было развлечение – встречать и провожать «Ракеты». Местные морячки знали нас в лицо. Иногда нам даже позволялось принять канат для швартовки. Поэтому я запомнила слово ”кнехта” – тумба, на которую заматывался этот канат. Мы дружили с Семеном. (Вернее дружила моя подруга, Люда Анищенко, я была при ней. Люда вообще была очень спортивная девушка – мне до нее было далеко. У ее отца была моторка, у нее самой – байдарка, и, как следствие, свои приключения, но о них она расскажет сама, если захочет.) Семен был смотрителем дебаркадера и бакенщиком по совместительству. Жил он особняком, в домике на берегу за Чаганкой. Пару раз он брал нас собой зажигать бакены. Кому-нибудь доводилось зажигать бакены на Иртыше? Его потрясающая “моторка” с чем-то вроде кочегарки в качестве мотора, с черной трубой, из которой валит дымок, тарахтящая особым образом, звук этого тах-тах-тах ни с чем не спутаешь. В качестве световых сигналов на бакенах использовалось что-то вроде керосиновых ламп, я уже плохо помню. Бакены зажигала Люда, я же просто наслаждалась созерцанием этого процесса: темные деревья на берегу на фоне багрово-рыжего заката, черная, несущаяся стремительным потоком вода, умиротворяющее тах-тах-тах, и Семен, расслабленно сидящий на носу, дымя цигаркой и ухмыляясь чему-то своему…

К дебаркадеру сверху местами были проложены деревянные мостки. Берег там был довольно крутой и высокий (интересно, это действительно так, или у меня было просто такое восприятие?). Приезжающим с чемоданами снизу выбираться наверх было довольно сложно. Потом чья-то добрая душа распорядилась проложить бетонную лестничную арматуру. Про перила как-то никто не подумал, а арматура эта со временем под собственной тяжестью сползла и перекосилась (она была составная), и подниматься по ней стало в принципе даже небезопасным. Как-то довелось наблюдать довольно интересную картину: из очередной “Ракеты”, спотыкаясь, вывалились два в стельку пьяных товарища с “командировочными” чемоданчиками в руках и пошли брать приступом то, что у нас называлось лестницей. Причем, первый, сразу оценив обстановку, сразу опустился на четыре точки и медленно и осторожно начал взбираться наверх. Второй же отважно и весело с разбегу кинулся на приступ, насмехаясь над первым. Опередив его почти на корпус (в горизонтальном состоянии), второй потерял равновесие, и кубарем скатился к исходной точке. Первый же продолжал поступательное движение. Второй повторил попытку с разбегом. Кончилась она почти тем же, за исключением того, что падение произошло с более высокой точки. Тем временем, первый все полз. Третья попытка нетерпеливого смельчака закончилась фиаско уже почти у финиша. Первый же, закончив подъем, гордо поднялся во весь рост, как альпинист, взявший Эверест, и протянул руку с укоризненно указующим перстом в сторону своего неудачливого собрата. Эта картина, подтверждающая народную мудрость типа “тише едешь, дальше будешь” (а еще говорят “торопись медленно”), запомнилась своей монументальностью. Народ тихо веселился внизу, наблюдая за происходящим.

Перед тем, как разъехаться в разные стороны для поступления в разные институты, в разные города, мы прощались с дебаркадером. Был какой-то удивительно тихий вечер. И тут на реке со стороны пляжа из-за поворота бесшумно показалось ЧТО-ТО. Оно надвигалось на дебаркадер, как потустороннее явление из незнакомой сказки, от которого захватывало дух. Потом оказалось, что это было что-то вроде речного трамвайчика, какое-то новое слово речной техники. Таких здесь до сих пор не было. Шум его моторов был почти не слышен, в отличие от привычных “Ракет” и “Комет”, которые предвещали свое появление издалека, вот он и появился, как видение. Потом оказалось, что это вполне земное явление, и даже морячок на нем вполне симпатичный реальный паренек. Но до сих пор я почему-то вспоминаю этот трамвайчик как символ того рубежа, за которым закончилось детство.

 

К подвигам готовы!Иртыш зимой – это лыжи (для меня). О, эти длиннющие солдатские лыжи с “мягкими” креплениями, которые могли одеваться на валенки! Они регулировались на любой размер, для пущей надежности подвязывались какими-то веревочками, на разную температуру у меня имелся дежурный набор различных мазей, и ходили мы на лыжах при температуре от –25 до 0 градусов. Оптимальной считалось где-то минус 10 – почти весна (на солнце капало с крыш), а снег еще очень хорош. Люда на таких (или почти таких) лыжах умудрялась скатываться прямо с береговых круч (да еще через импровизированные трамплины), я же на такой авангардизм не отваживалась. В лучшем случае где-то с середины. Я любила другое.

По воскресеньям, собрав собойку со снедью, мы отправлялись в БОР. Бор – это серьезно. Таких боров, с огромными, разляпистыми во все стороны соснами, с холмами, созданными как будто нарочно для неспешного катания на лыжах, я больше нигде и никогда не видела. Причем сосны стояли с разумной экономией, как будто специально кем-то высаженные для того, чтобы неумелые лыжники не могли в них врезаться при спуске с очередного холма. Довелось мне потом побывать и в Карпатах, и в крымских горах, и на Домбае. (Куршавель, наверное, тоже хорошо, не знаю.) Конечно, для того чтобы заниматься горнолыжным спортом эти варианты гораздо лучше. Для того, чтобы гордо “вышивать” по подобным курортам в горнолыжных костюмах, не зная при этом, с какого боку вставать на лыжи, наверное, тоже. Но почему никто до сих пор не раскрутил, как место неспешного здорового отдыха ЭТИ боры? Ведь именно ГОРНОлыжный спорт далеко не всем дилетантам одинаково полезен, особенно в смысле сохранности опорно-двигательной системы. А тут, глядишь, может и тусовка, приезжающая на подобные курорты только чтобы себя показать, начала бы наконец реально оздоравливаться, занимаясь лыжным спортом…

Лыжи до Иртыша несли (я) в руках: спуститься сверху на лед на лыжах для меня было нереально, а завязывать-развязывать на морозе по нескольку раз тесемочки на пресловутых креплениях – себе дороже. В принципе, чаще всего я лыжи надевала уже только на острове – пробираться на почти двухметровых полосках дерева сквозь ледяные торосы, которыми замерзал Иртыш, было небезопасно уже для лыж – они могли просто поломаться на очередном торчащем вертикально куске льда. (И вообще, когда я читала книжки, где описывалось, как дети катаются на коньках по замерзшему на реке льду, то очень слабо себе представляла, как они это делают – в памяти вставала НАША замерзшая река, по которой не то что проехаться на коньках – пройти пешком было довольно утомительно.) Зато потом… Через остров, потом на “ту” сторону (там поверхность замерзшей реки была почему-то не такая шершавая), потом по степи уж не знаю сколько, причем морозный ветер всегда почему-то дул в одну и ту же сторону, заставляя выворачивать лицо в сторону, так что иногда мчались почти вслепую, благо лыжня была гладкая и без препятствий. Кажется, путь был неблизкий, зато когда впереди показывалась опушка БОРА… Ослепительное солнце, ярко-зеленые лохматые (именно лохматые, а не как в европейских лесах – зеленые только на верхушке – там их слишком много и им тесно) сосны на фоне сверкающего снега… Снег, кстати, наверное, из-за постоянных морозов почти не крошился – упавшие снежинки долго могли пролежать в первозданном виде, пока их не примнут чьи-нибудь следы, и в детстве, аккуратно взяв их на варежку, можно было любоваться этими совершенными созданиями природы. А на солнце иногда получался потрясающий эффект – эти девственные снежинки сверкали гранями, и под определенным углом можно было различить каждую из них в отдельности, даже не обладая при этом совершенным зрением. Снег в бору был какой-то голубой – небо в нем отражалось, что ли, пробегая сквозь рассеянную тень сосен… А главное – никакого ветра! На солнечной стороне вообще можно было загорать – эффект как в горах – тепло и снежно. Сосны, как я уже упоминала, стояли с разумной экономией, поэтому были широкие и толстые, и на них можно было залазить. Накатавшись вдоволь, мы забирались на одну из них и подкреплялись взятыми из дому припасами. Как-то нас застал за этим занятием папин сослуживец, который меня знал (да, бор этот посещали не только мы – были в Городке еще любители этого дела). Папа мне потом передавал его слова: “Удивляюсь я на вашу дочь – другие девушки ее возраста вечерами по Бродвею дефилируют, а она с подругами по деревьям лазит… ”С чего он взял, что одно исключает другое?… Дефилировать” по Бродвею я тоже любила…».

Гулять на Иртыш.Еще бытовала фраза “Гулять на Иртыш”. Зимой в основном “гуляли на Остров”. По выходным можно было наблюдать, как одна цепочка гуляющих пробиралась по торосам на Остров, другая брела назад. Вскоре после ледостава, образовывалась хорошо утоптанная народная тропа. Жгли костры, поджаривали хлеб и колбасу, кто-то жарил шашлыки. Вообще составляющей частью зимней прогулки на остров был, как правило, костерок, пусть даже небольшой. Холодно все же!

В остальные времена года гуляли “до Чаганки”. Чаганка – пересыхающая речка с довольно широкой поймой. Она служила естественной границей для подобного рода прогулок. Внизу росли какие-то кусты, деревья, лежали камни, если выбрать там уютное местечко и какое-то время сидеть в нем неподвижно, на свет божий вылазили ящерицы и тоже застывали в неподвижности, глядя на пришельцев с вполне объяснимым недоумением. За Чаганкой стоял дом Семена и еще какое-то загадочное круглое строение стратегического назначения. Если рассматривать его с позиции эстетики – то оно здорово вписывалось в пейзаж – все-таки архитекторы тогда то ли на подсознательном уровне, то ли вполне осознанно понимали, что жизнь состоит не только из сугубо рациональных вещей. Как-то, забравшись туда, мы набрались наглости, и заглянули внутрь. Помню какого-то солдатика, который принес нам воды (наверное, мы попросили пить). Внутренний дворик этого сооружения показался мне тогда тоже очень симпатичным. Что это было, и для чего оно было вынесено за пределы цивилизации, я не знаю до сих пор.

До Чаганки можно было гулять двумя путями: “по низу” – собственно вдоль Иртыша, мимо Родника, через пляж, и “по верху”, любуясь на Иртыш с высоты обрывов. В первом случае путь шел в тени деревьев, к тому же по пути можно было сделать остановку на Роднике, утолить жажду. Летом это было нелишне. Родник настолько обильно орошал близлежащую территорию, что понадобилось даже проложить специальный проход, чтобы не замочить ноги в зоне его протекания. Там росла густая трава, взявшиеся неизвестно откуда огромные белые (почти садовые) вьюнки, и вообще заросли кое-где напоминали чуть ли не джунгли. По верху со временем проложили бетонную дорожку. Связь между двумя “тропами здоровья” осуществлялась в двух местах – возле родника, куда вел довольно пологий спуск, со временем тоже забетонированный, и в районе пляжа, где для спуска уложили уже упоминавшуюся мною в рассказе о дебаркадере бетонную лестничную арматуру без перил (второй экземпляр); в отличие от первой, она, кажется, не очень покосилась со временем. Еще можно было гулять “посередине” – по склону – но это уже было удовольствие для экстремалов (но тропинка там тоже была!).

А еще “гуляли” в сторону дебаркадера, по берегу вдоль огородов, и за них. Но это в основном подрастающее поколение. В той стороне было два понтона, на которых находились насосы, качающие воду для полива огородов, на них можно было сидеть, свесив ноги в воду. От понтонов тянулись толстенные трубы, по которым можно было ходить, чтобы научиться сохранять равновесие. Трубы на каком-то отрезке висели в воздухе, держась неизвестно за что, высота была небольшая, но ощутимая. Внизу, как впрочем, почти везде, был песок, так что падать было не очень больно. (Честно говоря, я вообще не помню, чтобы я падала – кажется, трубы были достаточно толстые.) В том же районе находились лодочные гаражи счастливых владельцев моторок. Лодка на Иртыше – это свобода передвижения. Интересно было наблюдать, как обладатель движимой собственности, гордо разрезающей гладь Иртыша при использовании ее по прямому назначению, спускает или поднимает затем ЭТО в родной гараж. Скрипит лебедка, лодка по каким-то полозьям, тяжело и неуклюже, словно не желая возвращаться, еле втягивается в черную пасть родного для нее дома… Хрусь (или бах!) – втянулась. Дверь закрывается. Спи, родная! Зато вниз… Он ее удерживает, а она рвется – скорей, скорей, в родную стихию! Погоди, дура, не торопись, разобьешься! (Вообще понятно, конечно, что причиной всему сила тяжести, но внешне все выглядело именно так.)

Вдоль обрыва в той стороне размещались колонии ласточек-береговушек. Они жили в норках, продолбленных в отвесных склонах. Как-то, будучи еще маленькой, я попыталась достичь “дна” этой норки. Вернее не дна, а конца созданного птичкой тоннеля – они уходили вглубь горизонтально. Моя рука стенки не достала, так что насколько глубоко они прорубаются внутрь, подобно шахтерам, я не знаю. Если идти по-над обрывом, то они летали рядом практически на уровне вытянутой руки.

И еще со склонами Иртыша у меня связано одно воспоминание. Была уже весна. Снег растаял почти везде, кроме этих склонов. Огромные потемневшие массы как бы продолжали ровную поверхность сразу за обрывом, затем резко спускаясь к Иртышу. Они казались плотными и устойчивыми. Черт знает почему, мне всегда хотелось на них ступить. И вот как-то раз решилась. Естественно не одна. С подругой. Помню, у нее было ослепительно-розовое лохматое пальто (лет нам было по 12-13, или что-то около того). На мне тоже было что-то приличное. И вот мы пошли на эксперимент. Пару шагов сделали вполне успешно, а на третьем обе провалились по пояс. Причем эффект был, как в болоте – чем больше барахтаешься, тем больше вязнешь. Попытка вернуться назад привела к тому, что там, где мы вроде прошли изначально без проблем, мы стали тоже увязать и проваливаться еще глубже. Вообще сейчас понимаю, что мы могли там исчезнуть без следа, нас до полного стаивания снега просто не нашли бы. Но тогда, мало что соображая на ЭТОТ счет, наконец, выбравшись каким-то непостижимым образом из этой ловушки, больше всего мы ужаснулись состоянию своей одежды. Иринино розовое пальто… Больше оно не было ослепительно розовым. Снег, смешанный то ли с черной землей (откуда там специально для нас взялась черная земля?), то ли с сажей (откуда там специально для нас взялась сажа?) уничтожил этот цвет, казалось, что окончательно. Я выглядела не лучше, разница была только в том, что на мне было что-то более темного цвета, поэтому картина разрушения была не столь впечатляюща. Что ей сказали родители по этому поводу при возвращении домой – не знаю до сих пор. Мне же досталось по полной программе. Соврать что-то удобоваримое я не догадалась, а когда в ответ на мамин возглас “Что случилось?!” рассказала все как есть, то получила и за собственную дурость, и за испорченную одежду, и за то что полезла, и за то, что выбралась, и прочая и прочая и прочая… Кажется, меня даже первый и последний раз в жизни пытались наказать каким-то бабушкиным способом: поставили на колени на крупу. Правда, очень ненадолго, кажется, согнали с нее почти сразу же, потому что в чем заключалось это “наказание” я тогда не поняла – боли почти не успела почувствовать. Но этот случай запомнился надолго, причем не столько тем, что я по своей дурости чуть не погибла, втянув в это дело подругу, сколько маминым праведным гневом. Как я ее сейчас понимаю! Типа ”Утонешь – домой не приходи!”.

 

Бабочка крылышками ...ДЕТСКИЙ САД

Про школу отзывов много. Про детсады – ни одного. А зря. Кто из ходивших в чаганские детсады может вспомнить про этот период своей жизни? Разве и ЗДЕСЬ нечего сказать?

Это было что-то особенное (сейчас понимаю, что что-то особенное, поскольку прошла это заново вместе со с своей дочерью, и есть с чем сравнить).

Во-первых, утренники. Дежурных было, кажется, четыре (или 5?): Новый год, 8 Марта, Первое мая, 7 Ноября. Еще обязательно, что-то готовили на 23 Февраля (а как же иначе - праздник пап!). Кажется, был еще просто “осенний утренник”. Отведя один, начинали готовиться ко второму. Вся садовская жизнь протекала в бесконечной подготовке. Мы, дети, постоянно что-то разучивали – стихи, песни, танцы, наши мамы постоянно делали костюмы. К осеннему празднику мы увешивались бумажными листьями, к Новому году (самый сложный вариант) - усыпали блестками марлевые пачки – и сооружали картонные короны – это называлось «снежинки» (еще были “индивидуальные заказы” – Царевна-лягушка, Лиса и т.п. – это вообще был высший пилотаж по части изобретательства – практически из ничего соорудить великолепный карнавальный костюм). Причем блестки… Не знаю у кого как – моя мама била елочные игрушки и каким-то образом лепила осколки на основу. (Насколько я помню, она была такая не одна.) Получалось красиво. В процессе эксплуатации это все осыпалось, но несчастных случаев типа порезов или попадания в глаз я не помню. Наверное, игрушки разбивались достаточно мелко. Позже, будучи в школьной редколлегии, мы таким же образом оформляли новогодние стенгазеты.

К майским праздникам, помню, мама мастерила для меня какие-то огромные бабочкины крылья. И еще к первому мая обязательным атрибутом были веточки, украшенные искусственными цветами – сказывалась видимо чья-то ностальгия по “яблоням в цвету” – в Чагане яблони не росли. Особым изыском считались многолепестковые произведения из белых салфеток, с красным или розовым бумажным язычком посередине в качестве пестика. А уж если удавалось достать красные чернила и расцветить каждый лепесток. Скрепляли их тонкой проволочкой и прикручивали к веточке, обычно тополиной. Веточки специально подготавливали – задолго перед праздником ставили в воду, чтобы они покрылись зелеными листочками. Вообще, когда такую красоту несли в руках на первомайской демонстрации – действительно возникало ощущение праздника.

В один из утренников изображали дружбу народов, и я, естественно, была белорусской, чем чрезвычайно была довольна (тогда, с подачи мамы, я Белоруссию в качестве “исторической Родины” очень любила, причем эта заочная любовь длилась довольно долго). К ноябрьским праздникам – красные банты на грудь, завязанные особым образом.

Вообще, с этой позиции воспитатели нашим мамам скучать не давали (папам, впрочем, тоже, но об этом отдельно). Да и мы, как я уже упоминала, без дела не сидели. Поэтому когда моя дочь пошла в детский сад, я готовилась примерно к тому же. Увы! (Или ура?) Два (или три) относительно”карнавальных” костюма за все время, пара-тройка локальных праздников… Когда дочь в шесть лет “приписали” к школе, вообще получилось странно – ДДУ считало, что дети уже “не ихние”, а школе было некогда, что ли, и в результате, будучи в музыкальном(!) классе, у детей за весь год не было ни одного праздника, сделанного своими силами. В наших же детсадах это было что-то грандиозное. Мамы по возможности старались присутствовать на всех наших выступлениях, мы жутко волновались, все мишурное великолепие не без помощи взрослых крепилось на себя, и начинался Праздник. Мамы (иногда и папы) были зрителями. Иногда участниками, особенно на новогодних утренниках. Кто еще мог изображать Дедов Морозов? Снегурочками были сами воспитатели. Еще были Хозяйками медной горы и проч. Сценарии праздников, уж не знаю, кем разрабатывались, но праздники каждый раз получались разные, а поскольку основными участниками и действующими лицами были дети – то очень захватывающие.

На детсадовских новогодних праздниках моей дочери я была дважды – оба раза они проходили с участием приглашенных “артистов”, оба раза по одному и тому же сценарию, дети чинно сидели на стульчиках, время от времени выходя, чтобы рассказать стишок или чинно станцевать что-то трогательно-простенькое, заученное на все случаи жизни. Я так и не поняла, до какой степени им это было вообще интересно. Наши же “Праздники” каждый раз превращались в умопомрачительное действо. Помню, на майские праздники был такой ритуал – в конце представления под каким-то предлогом приносили огромный картонный тюльпан, он раскрывался - и из него ПОЯВЛЯЛАСЬ ДЕВОЧКА! Выбирали, конечно, самую красивую и маленькую из нас, и мы ее знали, и все равно это каждый раз это имело успех и поэтому повторялось (при мне, во всяком случае), почти каждый год (кажется, только это и повторялось в наших весенних утренниках), и все равно каждый раз захватывало дух от предвкушения ЧУДА. А новогодние “действа” – это вообще… А как украшался зал! К каждому празднику что-то свое. Вытаскивались какие-то расписные картоны (причем разрисовывали их, кажется, отнюдь не профессиональные художники – обходились своими силами), на окна наклеивалось или рисовалось что-то соответствующее случаю, причем посильное участие в этом принимали дети – осенью листочки, весной – цветочки, зимой – снежинки…. Мы вообще много мастерили. Какие-то домики из бумаги, украшенные ватой в качестве снега – зимняя сказка, сложносочиненные корзиночки, открытки родителям на праздники… На все это требовались “расходные материалы”. Многое приходилось “доставать”. Помню, мама откуда-то притащила “золотую” и “серебряную” бумагу. Вот было счастье! А еще была “бархатная” бумага – особый шик, расходовалась крайне экономно и осторожно. Много читали. Пушкин, Толстой (детские рассказы, разумеется)… Играли, естественно. Очень много рисовали. Были среди нас и свои “гении”. Сережка Кострыкин, например. Тогда мне казалось (и не одной мне), что рисовал он как бог. Мы с ним дружили до второго класса, потом его родителей куда-то перевели. Очень одаренный был мальчик. Стал ли он художником, как ему прочили?

Было много цветов. Летом на клумбах - -весь садик в цветах, зимой – на подоконниках. Я не помню выдающихся комнатных цветов в детсаду моей дочери, (может они и были – просто не помню). А вот китайскую розу в своем детсаду запомнила. Кажется, там в каждой (или почти в каждой) группе стояло по такой розе. Огромная кадка, в ней не менее огромное растение. Цвело редко, зато впечатляюще. Крупный красный цветок, почему-то один (максимум два). Мне страшно хотелось его потрогать, хотя нам запрещали, и один раз я не выдержала. Дотронулась, а он то ли до этого был надломлен, то ли еще что, короче оторвался. Я испугалась, положила его в кадку, а кто-то увидел и наябедничал. Мне попало. Оправдываться было, естественно, бесполезно, да меня особо и не слушали. Может, потому я и запомнила ту китайскую розу…

Весной выращивали лук. У каждого была баночка, в ней своя луковичка, и мы с замиранием сердца следили, как из ее макушки постепенно появляется зеленый носик. В один прекрасный день зелень торжественно срезали, и в обед объявляли, что именно в ЭТОМ супе (салате) находится то, что мы вырастили своими руками. До сих пор я ранней весной выращиваю зеленый лук на гидропонике – в продаже, в отличие от советских времен, он в это время если и появляется, то почему-то дороже бананов…

Спален как таковых не было. У каждого была своя раскладушка, и после обеда мы ими гремели, расстилая постель. После тихого часа все убиралось. Тихий час я не любила. Я не могла спать днем, а вылежать тихо два или полтора часа днем было сложно и на меня постоянно ругались. Еще я не любила есть. А кормили усиленно. Кстати, из детсадовских блюд: гороховый суп и гренки – гренки готовились из мелко нарезанных кусочков хлеба, подсушенных в духовке – очень удачное сочетание, которое тоже использую до сих пор.

Всяко, конечно, было. И детские обиды, и проблемы, которые тогда были неразрешимыми, а сейчас кажутся смешными, и радости, и все… как у всех. Хотелось бы поблагодарить наших наставников, которые с душой подходили к своему делу – учителей, как правило, помнят, воспитателей забывают. Я тоже почти никого не помню – Виктория Федоровна, Людмила Сергеевна (эта была строгая, я ее побаивалась)…Но, благодаря именно им, мы первый раз узнали о многих вещах, которые, как казалось потом, знали с самого рождения. И читать-писать, кстати, многие из нас научились там же – нас очень хорошо подготовили к школе – не надо было никакой “нулевки”, что была у моего ребенка – гибрида детсада и школы, в случае с моей дочкой – не совсем удачного, если не сказать больше.

Единственное “темное” пятно из той жизни: как-то нас учили рисовать узоры красками. Я нанесла краску на еще не высохший фон, она, естественно расплылась. У моей соседки случилось то же самое. И у меня, и у нее получилось безобразно. Взглянув друг на друга, мы, не сговариваясь, смяли листочки и попытались их спрятать. Не удалось, и нас заклеймили публично, как нарушивших установленный порядок. В общем-то, ерунда – ну заклеймили и заклеймили, мы все забыли чуть ли не на следующий день. Произошло это, кажется, в средней группе. Как же мы были неприятно изумлены, когда в выпускном детсадовском альбоме среди множества своих рисунков, которые для нас заботливо сохранили и подобрали наши наставники, и я, и она обнаружили эти смятые заляпанные листки! Кажется, я даже расплакалась… ЭТОТ праздник был испорчен. До сих пор не могу понять – кто и из каких соображений сохранил и вставил в красивый красочный альбом памяти о первой общественной жизни ЭТО. А, может, это был высший пилотаж от педагогики, который я тогда просто не поняла – мол имей в виду, девочка – НИЧЕГО на этом свете не забывается и не проходит даром…

 

В 16 городке.ШЕСТНАДЦАТЫЙ

Что это такое? Военный объект плюс жилой сектор. Это все, что я о нем знаю. С ним у меня связано два момента:

1. Не помню, по какой причине мама взяла меня с собой на вызов (я, кажется, упоминала, что работала она участковым педиатром), Ехали на “скорой”. И вот, посреди степи показались ворота. Ворота внушительной аркой обрамляли дорогу. Вообще мне они показались тогда очень фундаментальным сооружением (хотя, может быть, это было далеко не так). Этакие “врата в рай” (примерно как у Задорнова). Причем, забора не было никакого. Вообще. Бескрайняя степь и дорога, ведущая прямо в эти врата. И больше ничего. Картина, достойная кисти Дали (или кого-нибудь еще). А, главное, возле ворот стоял часовой. И строго у всех спрашивал документы. То ли у моей мамы, то ли у водителя документы были не в порядке, и нас долго не хотели пропускать. Помню, меня сразу же обуяло дикое любопытство и страх одновременно – что же там такое, доступное только избранным, и вдруг мы с мамой и водителем окажемся в “недостойных”? И тут же мысль: “А мы же тогда можем съехать с дороги и проехать в другом месте?” Повторяю, кругом была степь, а по части проходимости для автомобиля, насколько я знаю, ровная и твердая поверхность, каковой эта степь и являлась, особых проблем не вызывает. Это даже я сообразила своим пятилетним (или около того) умишком. Потом над нами все-таки сжалились, и мы гордо проехали через ворота. За воротами оказалось все примерно тем же самым, что и перед ними, потом мы подъехали к каким-то домикам, и я испытала некоторое разочарование. Впрочем, расстроилась не сильно – нас пропустили, и это тогда показалось главным. Водитель потом прокомментировал ситуацию: ”Тут по степи заезжай, где хочешь, чего они дурью маются!”. Наверное, он был прав, но формальности – дело святое.

 

Из серии “В МИРЕ ЖИВОТНЫХ»

В первую очередь КОШКИ.

Кошки (и коты) в Городке были в основном сибирской породы (какими они еще могли быть в Северном Казахстане, который до революции являлся Южной Сибирью!). Преимущественная расцветка – буро-полосатая. Лохматость повышенная (холодно все же бывало у нас там!). Размер – для котов очень не маленький. Отличительные черты характера – независимость и самостоятельность. Отличались ПОВЫШЕННОЙ самостоятельностью. На «большой земле» «сибиряки» выделены в отдельную породу (впрочем, кажется, не признанную международными авторитетами) и встречаются нечасто даже среди заядлых «кошатников». В Городке же полудикий уличный котяра – тигровой расцветки и внушительных размеров, причем «в меру упитанный» – предмет восхищения на кошачьих выставках в «большом» мире – явление вполне обычное.

У нас в доме постоянно жили эти представители животного мира. Кого-то притаскивала я, кто-то сам прибивался. Эти вели самостоятельную жизнь, приходя домой в основном только поесть и отоспаться. И еще размножиться, обеспечив при этом потомству сносные условия. Обеспечить счастливое детство, так сказать. Одна из наших «сибирячек», Принцесса, считала своим долгом разродиться в среднем раз в три месяца. Может, именно в связи с этим она питалась исключительно сырым мясом и была невообразимо худой (для кошки). Красоту ее, это впрочем, никак не портило и на успехе у мужского пола, к сожалению не отражалось. Понятия «стерилизация домашних животных» тогда (в нашей среде, во всяком случае) не было, а кошка эта, похоже, поставила себе цель обеспечить своим потомством все население Городка. Что называется «Каждой семье по котенку». Мы как могли, ей содействовали, но с тех пор на предложение «возьмите кошечку» – у меня срабатывает рефлекс: «А что потом делать с котятами?».

Что делала с ними в конечном итоге мама, я даже не скажу. Каждый раз выкручивались по-разному, но одно могу сказать твердо – на улицу никого не выбрасывали и под дверь никому не подбрасывали. Потом Принцесса, (честно говоря, к нашему облегчению), куда-то делась.

Потом был период одомашнивания уличных котов. Их объединяло одно качество – самостоятельность. В туалет – только на улицу. Просились конкретно, даром, что иногда приходилось спускаться до первого этажа, чтобы выпустить Его (или Ее) величество. Назад – или забегали в подъезд с входящими людьми. (Если дверь была закрыта – обычно она почему-то всегда была настежь - какие там кодовые замки! Я даже знаю людей, которые ключи держали под ковриками – воровство являлось ЧП вселенского масштаба, а случаев грабежа я в то время вообще припомнить не могу). Еще был вариант возвращения домой: если дверь подъезда оказывалась закрытой – кот просто садился под балконом и орал. Как они определяли нужный балкон, не знаю. Мы лично своих узнавали по голосу и спускались вниз – теперь уже впустить Его (Ее) величество. При отъездах в отпуск проблем типа «с кем его оставить?» не возникало. Выпускали на улицу, соседей просили подкармливать - и все! При возвращении на первое же (ну, или второе) «кис-кис-кис» в пространство к тебе из ниоткуда выбегало твое полосатое счастье, причем, как правило, очень неплохо выглядящее. Кажется, к ним даже грязь не приставала – особенность породы, что ли?

Один кот нам достался по наследству – кто-то уезжал – кажется, фамилия их была Багдасаровы. Он звался Томом и был из типичных «сибиряков». Отличался повышенной задиристостью и, как следствие, успехом у дам. Поэтому без улицы просто не мог существовать. Если по каким-то причинам не выпускали – садился под окно и орал до тех пор, пока у кого-нибудь не лопалось терпение, и тогда кот торжествующе мчался вниз по лестнице. При этом если по пути встречался собрат, то тогда вниз скатывался орущий клубок из кошачьих тел. Кажется, Том набрасывался сразу, без обычных для кошачьих баталий прелюдий. Узнавали мы его по разорванному уху. В период кошачьих свадеб мог пропадать по нескольку дней. Забеспокоившись, мы его вызывали довольно оригинальным способом: Том очень любил вареные яйца и спокойно не мог переносить характерный звук этого разбиваемого сваренного вкрутую продукта. На этот звук он мчался, как только его слышал. И когда мы, подходя к двери подвала (где он обычно обитал во время загулов), занимались странными на первый взгляд манипуляциями – имитировали именно эту «музыку» – мы знали, что делали. Бросив всех своих дам и соперников, наш питомец являлся к нам почти сразу. Правда, только на побывку.

Потом он заболел. Что-то типа лишая. Мы его честно лечили в меру своих сил. Мама мазала его зеленкой и еще чем-то, чтобы не рвался на улицу в таком виде, пыталась колоть димедролом (что его, впрочем, ничуть не останавливало), в конце концов, он ушел и пропадал что-то около полугода. Потом вернулся. Здоровый. Мы тогда только приехали из очередного отпуска. Пришел в первый же день после нашего возвращения. Мы не поверили своим глазам по двум причинам – во-первых, что здоровый, во-вторых, что вообще живой. Но разорванное ухо и вообще – как же не узнать своего кота! Радости не было предела, но недолго – вскоре он опять заболел. Тем же. Потом опять ушел. На этот раз – окончательно.

В конце концов, мы решили завести «порядочного кота» и воспитать его с пеленок. Этот последний, Тишка, - был взят «ребенком», улицы вообще не знал, и вообще был очаровательным котиком характерной «сибирской» расцветки. О домашних котах такого типа можно рассказывать бесконечно – обычно они становятся полноправными членами семьи, деля с хозяевами все радости и беды. Наш не избежал этой участи. Когда мы уезжали насовсем из Городка, то оставили его в Семипалатинске у бабушки – животных она вроде любила, жила в частном секторе – в общем, мы за него были спокойны. Напрасно. Вскоре бабушка поехала к кому-то погостить (на пару месяцев), а Тишку забыла выпустить из дома. Там он и умер - от голода.

 

 СОБАКИ

 Породистых собак в Городке было мало, и их все знали в лицо. В Городке вообще многих животных знали в лицо, причем некоторых лучше, чем людей. В одной из тем прочитала байку о штурмане, который отвез кота в Ташкент, а в Ташкенте кота «общие знакомые» (кота и штурмана) узнали и «вернули на Родину» и не удивилась Такое вполне могло быть – повторяю – в сообществах, подобных нашему (тогдашнему), друг друга хотя бы в лицо знают почти все, причем это относится и к животным тоже. Грэй – огромный серый дог, вызывающий всеобщее восхищение, Дэзи, пятнистый спаниель (полноценный – в смысле пригодный для охоты – не кокер), с потрясающими ушами и симпатичной мордой - пожалуй и все. Остальные были объединены под общим названием «чаганский дворянин».

Я и моя собака Белка.Самой оригинальной из всех, которых я знала в то время, была собачка, доставшаяся нам по наследству практически вместе с квартирой на ул. Ленина, в которую мы переехали, когда мне было лет 12. (Вообще за ее жизнь, у нее, кажется, сменилось несколько хозяев, не менялось только место проживания) По-моему, ее тоже все знали в лицо. Не знать ее было невозможно. Небольшая, ослепительно рыжая (с белой манишкой и кончиками лапок), с типично лисьей мордочкой, очень широкая «в груди» и узкими «бедрами». Над телом почти квадратного формата бодро торчал завернутый колечком маленький пушистый хвостик. Мощный торс заканчивался тоненькими изящными лапками, (точнее, ножками) довольно короткими для ее довольно массивного для ее роста тела. Гладкая густая шерсть на спине почему-то лежала ровной волнистой «укладкой», которая без всяких парикмахерских ухищрений выглядела так, будто собачку только что вывели от стилиста. Внешность настолько оригинальная, что была бы достойна для выведения новой породы, если бы этим кто-то захотел заняться. Но говорят, из всех ее пометов ни один из щенков не родился похожим на нее.

Нам она досталась уже в возрасте, и при нас детей у нее не могло быть. (Когда нам ее «передавали», то кажется, говорили, что ей тоже лет 12, как и мне тогда было.) Помимо внешности Белка (звали ее именно так) отличалась характером и поведением. Это была Личность Собаки вообще все личности, каждая по своему (как впрочем, и коты), если к ним внимательно приглядываться, но это была Личность с большой буквы. У меня она вызывала ассоциацию с пожилой воспитанной дамой с хорошими манерами, умеющей, тем не менее, постоять за себя. Ходила не спеша и как-то очень аккуратно, мелкими шажочками, иногда тяжело отдуваясь (все-таки сказывался возраст), но, тем не менее, считала своим долгом сопровождать своих хозяев повсюду. Без поводка. Какой поводок! (тем более – намордник). Проводит до места, подождет, если решит, что ждать бессмысленно – самостоятельно трусит домой. Специально выгуливать ее не надо было – просилась она на улицу и делала там свои дела самостоятельно, подобно кошке. Так же и возвращалась.

Мне кажется, она ощущала себя хозяйкой не только квартиры (а как же иначе - жильцы приходят и уходят, а она остается), но и всего Городка. Попала к нам она одновременно с Томом – котом, который тоже достался нам «по наследству», будучи уже взрослым. Друг друга они не любили, но терпели – «взрослые люди», все-таки, причем достаточно умные! Если в помещении находился один, второй старался его покинуть. (В смысле – если один в кухне, то второй – в комнате) Но не задирались. В одну из зим было очень холодно в квартире, самым теплым местом была кухня, все старались время проводить там, а кухни, вообще-то были небольших размеров, поэтому свободное место для представителей фауны оставалось только под кухонным столиком. И вот в один прекрасный день я вижу, как они ОБА-ДВА сидят на кухне, прижавшись друг к дружке под этим столиком, но как! Филейными частями, или, извините, попросту попами, а морды развернуты друг от друга на 180 градусов. И у обоих на мордах написано: «Фу, как неприятно, но что же делать?» На моей памяти это был, пожалуй, единственный случай вынужденного единения между ними.

Остальные представители собачьего мира как-то не запомнились. Быть может, потому что других собак, кроме Белки, у меня не в Городке было. Но помню, что они были, и их было немало, особенно, когда у Белки начинался «приступ молодости». Несмотря на возраст это иногда происходило, и тогда невесть откуда взявшаяся свора разномастных кобелей сопровождала нас всюду вместе с Белкой. Надо сказать, вели они себя относительно прилично, под стать своей даме.

У собак это есть – на начальном этапе вести себя так, чтобы понравиться «даме» (почти как у людей) - уже в этой жизни я, живя в частном секторе, наблюдала, как гуляет наша овчарка – все начинается с того, что приблудные кавалеры вместе с ней сторожат дом и днем и ночью, распугивая случайных посетителей и виляя хвостом хозяевам, при этом наиболее достойный удостаивается чести спать с «дамой сердца» в одной будке. (О дальнейших событиях я благоразумно умалчиваю.) Дело в том, что эту, предварительную стадию собачьих свадеб даже заядлые собачники обычно не замечают по многим причинам: «квартирным собакам» по причине краткости прогулок и свиданий (да еще под пристальным хозяйским наблюдением) просто не до того, а на дворовых или уличных собак люди обычно обращают внимание только тогда, когда «процесс» уже пошел».

 

ПЛАВУЧИЙ ЗООПАРК

Приезжало и такое. Была один раз в жизни. Осталось очень неприятное впечатление. Кто бывал в передвижных зоопарках, тот знает, что это такое. Осталось ощущение чего-то мрачного, темного и очень вонючего. Запомнила почему-то только волка – быть может, потому, что в тот период читала «Белого Клыка» и очень интересовалась именно этими представителями фауны.

 

О НЕПРИЯТНОМ

Тараканы. Огромные, рыжие, усатые – они таки встречались всюду, как их не изводи. Моя чистюля-мама, устав от бесполезной борьбы, грустно смотрела, как очередной нахал, застигнутый врасплох, улепетывает в темный угол внезапно открываемого шкафчика. Я ее понимала. Я тараканов ненавидела и боялась. Вернее не боялась, а они были мне омерзительны – и сами, и хруст, который раздавался, когда кого-нибудь удавалось раздавить. Как-то, когда мы жили еще в коммуналке, мама дала очередное «генеральное сражение» этим тварям. Чем уж она их изводила, не знаю, только помню разобранный почти до основания диван (чтобы лучше «обработать») с какими торчащими неаккуратностями обшивки, которые обычно скрывались за подлокотниками. Кажется, панику в их рядах маме все же удалось посеять, потому что внезапно полезли они на белый свет в невероятном количестве. Причем (похоже, мало что соображая), лезли куда попало. Я сидела то ли на том диване, то ли рядом с ним, и часть из них поперла прямо по мне. До сих пор помню этот ужас… Кажется, я заорала диким голосом, меня начали успокаивать, отвели к соседям… А одним из моих детских кошмаров потом долго был сон, где открытый безобразный диван, с преувеличенно торчащими лохмами обшивки, и из-за него, как из прикрытия, на меня надвигаются усатые рыжие «враги».

 

И ДРУГИЕ

Дома у нас жили еще ежи, ящерицы, галка Клара (ее мы подобрали с перебитым крылом и она довольно долго радовала нас своими выходками), рыбки, но это уже из цикла «домашние любимцы», о которых у каждого (или почти каждого) есть, что сказать помимо данной темы. Если перечислять в хронологическом порядке, кого держала или держит сейчас моя дочь и каковы они «все», то это отдельно для клуба любителей животных. Из особенностей же Чаганского животного мира хочу отметить еще ящериц – их водилось довольно много, были возле Иртыша такие места, что если сидеть там неподвижно – они выползали и замирали рядом, и бабочек-медведок – в детстве почему-то особой удачей считалось найти именно ее - ночную бабочку с крупной головой и мохнатыми усиками-антеннами, мирно спящую в темном уголке. Когда она, потревоженная, чуть раздвигала серо-рябые верхние крылышки, демонстрируя тревожный ярко-красный нижний «наряд», мы замирали от восторга.

 

В городке.РАССКАЗЫВАЛИ…

1. Рассказывали - компания пошла на охоту и то ли охота оказалась неудачной, то ли этот теленок попался им на глаза раньше, чем охота началась, то ли подстрелили они его по ошибке, только телятина в качестве охотничьего трофея очень даже подошла. Только у убиенного теленка оказался хозяин – казах, и он пожаловался в часть. Компанию судили судом чести. Многим участникам событий эта история стоила карьеры.

Кстати об охоте – охотники у нас тоже, говорят, были разные – у кого-то стильный охотничий костюм и прочие аксессуары, у кого-то в идеальном порядке только ружье, а остальное – по обстоятельствам… В зависимости от того, кому что надо было на той охоте…

2. Еще рассказывали – давным-давно, чуть ли не на заре становления Городка, жили-были красавец лейтенант и его девушка. И была у них Любовь. Потом Любовь кончилась – у лейтенанта, во всяком случае. У девушки от той Любви остался ребенок, мальчик, говорят, до боли на того лейтенанта похожий. А у лейтенанта началась Любовь № 2. Городок маленький, все на глазах, и не выдержали нервы у девушки № 1 (а у кого бы они выдержали в такой ситуации да еще в то время – это физиология во все времена одна и та же – «моральные принципы», общественное мнение и т.п. тогда несколько отличались от нынешних). И решила она разобраться своими силами, не обращаясь к помощи политотдела (хотя тогда вполне можно было, и многие девушки этим пользовались). Где-то подстерегла лейтенанта с его новой пассией и плеснула ему в лицо кислотой. То ли серной, то ли синильной. Метила ли она в его новую избранницу, не знаю, но, кажется, не попала. А вот ему досталось по полной, и красота его несколько поубавилась. Удалось ли выжечь глаза паразиту – тоже не знаю, но вроде нет. Он потом долго лечился, а потом на своей второй подруге женился, поскольку она не бросила его в трудную минуту и навещала в госпитале. Девушку № 1 осудили за попытку покушения на жизнь и здоровье советского человека и посадили в тюрьму, ребенка отдали в детдом. А у лейтенанта, говорят, своих детей больше не было. Взяли на воспитание мальчика из детского дома. Не своего, чужого. А сын, говорят, так в детдоме и умер. Такая вот история.

PS Не буду врать, но фамилия того лейтенанта, кажется, была З*******й. За достоверность не отвечаю – все это просто РАССКАЗЫВАЛИ…

3. Еще рассказывали – тоже была девушка и тоже встречалась она с красавцем военным. И тоже любовь на ней сказалась традиционным образом – так, что это стало всем заметно. Но эта девушка оказалась гораздо решительней и практичней первой и подала в суд на алименты. Красавец военный тоже был не промах и привел в суд своих друзей (то ли одного, то ли двух), чтобы они подтвердили, что с этой девушкой он любовь имел в соответствующий период… хм… не в одиночестве, и вообще она сама во всем виновата, поскольку легкомысленное поведение и все такое… Друзья оказались настоящими и факт массового обольщения кадрового состава коварной особой охотно подтвердили.

Генетические экспертизы на предмет установления отцовства тогда не проводились – то ли о них не знали, то ли не считали нужным суетиться по пустякам.

Советский суд действительно оказался самым гуманным судом в мире – выплачивать алименты на бедного крошку присудил ВСЕМ троим (или двоим?), то есть бремя выплаты алиментов разделил на всех участников событий, добровольно подтвердивших факт участия в процессе.

PS Друзья, говорят, были летчиками, а зарабатывали летчики в те времена неплохо.

4. И еще рассказывали – опять жили-были красавец лейтенант и девушка, и у них тоже была Любовь. Причем такая, что и пожениться они уже то ли почти собрались, то ли еще только думали на эту тему, в общем, дело шло к этому. А может уже и пришло, то есть женаты они уже были, только откуда ни возьмись, свалилась к ним на голову неприятность. Девушка эта была из приезжих, причем откуда-то издалека приезжих, и стояла она у себя на родине на учете в венерическом диспансере. (Кто не знает – поясню – после некоторых болезней по этой части даже вылечившиеся некоторое (иногда довольно долгое) время стоят на учете. То есть время от времени появляются в соответствующем медучреждении и сдают анализы, подтверждая тем самым стабильность своего текущего состояния.) А когда приехала в городок, местное медучреждение об этом факте в известность не поставила. Но советская медицина тогда была организована хорошо, короче – ее нашли и прислали соответствующую бумагу в нашу поликлинику. Врачом по этой части оказалась подруга жены начальника вышеупомянутого лейтенанта.

То ли понятия «врачебная тайна» тогда не существовало, то ли в Городке действительно все было по-семейному, но в конечном итоге начальник посчитал своим долгом поставить лейтенанта в известность о столь нелицеприятном факте биографии его избранницы.

Лейтенант оказался на высоте – послал начальника в вежливых выражениях достаточно далеко, чем снискал уважение и самого начальника, и его жены и вообще всех женщин, посвященных в эту историю. (За мужчин не буду говорить – просто не знаю.)

PS Семья у лейтенанта, насколько я знаю, вполне сложилась – и дети были, и вообще…

5. И еще рассказывали, кто-то женился – ехал в поезде до места назначения, на остановке вышел покурить и на перроне познакомился с девушкой, которая ехала в другом поезде в другую сторону и тоже вышла во время остановки подышать свежим воздухом. Поезда тогда на некоторых станциях стояли подолгу, и двадцати минут им (ему и ей, конечно – не поездам) хватило, чтобы понять, что это Любовь. Говорят, он вышел из своего поезда и пересел в ее поезд (наверное, все-таки в отпуск ехал, а не возвращался из него) и вообще они поженились чуть ли не на второй день. Может, и преувеличивали, кто знает. Сейчас как-то трудно поверить, что такое в принципе может быть.

PS Товарищ, говорят, вообще был достаточно оригинален – кажется, именно он, подвыпив, катался по Городку на мотоцикле с гармоникой, распевая во все горло песни от полноты жизни.

 

Что еще рассказывали? Сплетен и баек по городку ходило, как и во всех подобных образованиях, много, я не задавалась целью их собирать, но кое-что было действительно интересным хотя бы с житейской точки зрения. В конечном итоге это не в жизни происходит «как в кино», а кино делается «из жизни» (кажется, я уже повторяюсь). Может, кому-то и пригодится для сюжета, тем более, что сейчас житейских историй почти не снимают (или не показывают?). Во всяком случае, по ТВ.

 

ПОЛИКЛИНИКА

Наверное, из-за особенностей существования вблизи ядерного полигона, но медицина, насколько я помню, в Городке была поставлена, как следует. Представлена она была двумя относительно крупными точками - госпиталем и поликлиникой. За госпиталь ничего не могу сказать – как в тумане, помню хирургическую операцию на собственном лбу под местным наркозом – и все. Было мне года три или четыре, когда, надев на голову покрывало (в привидения играла, что ли?) и прыгая по дивану, я свалилась в какую то дыру и разбила себе лоб об угол трюмо (причем угол был скругленный, и как я умудрилась получить рваную рану – до сих пор не знаю). Меня, залитую кровью, схватили в охапку и привезли в тот самый госпиталь. Помню, я жутко испугалась и поэтому орала благим матом. Боли не помню, помню только кровь. Меня успокаивали, показывая почему-то какую-то резиновую подушку: «Смотри, какая подушечка! Не будешь плакать – мы ее тебе подарим!» Я плакать перестала. Подушку не подарили. Шрам на лбу, как украшение и память о том времени остался до сих пор.

Госпиталь по тем масштабам казался расположенным страшно далеко. Я вообще как-то плохо помню, что было расположено в том углу. Кажется, это был целый больничный городок. По пути к нему находилась спортивная школа, какая-то школьная делянка, на которой нас в летнее время приобщали к сельскохозяйственному труду, продуктовый («дальний») магазин… Где-то за магазином (или ниже – в смысле ближе к Иртышу) - гаражи счастливых обладателей личного авто… Кажется, где-то в том же районе находился и мебельный магазин. Какие-то бесконечные заборы, «финские» домики (кстати, почему финские? Откуда это название?). Где-то там же – бараки – предмет воспоминаний о первом периоде пребывания в городке моих (и не только моих) родителей. Кто-то там и потом тоже жил. Интересно, кто?

С поликлиникой связано больше - моя мама работала там. В принципе, поликлиника была для меня родным домом. Со школы (а начальные классы учились тоже где-то в «дальнем» конце) я заходила к маме, иногда даже делала там какие-то уроки (хотя мама этого не приветствовала), меня там все знали, и я знала там каждый уголок. Насколько свободно я там себя чувствовала, повествует следующая история.

Мне тогда было лет шесть или около того. У мамы были какие-то неприятности, которыми она поделилась дома в моем присутствии. Что-то то ли главврач ее не поняла, то ли она главврача. Запомнила мамину фразу: «Сказала бы она мне сразу, что надо сделать так и так, я бы так и сделала, а так – откуда я знала…». Или что-то в этом роде. Короче, мне за маму стало обидно, и я решила восстановить справедливость, а заодно и устранить данное недоразумение. И вот, на следующий день, я, придя к маме по каким-то делам в поликлинику, не пошла сразу к ней, а промаршировала сразу же в кабинет главврача (кажется, это была довольно приятная женщина – фамилия ее была Жгилева, но точно не скажу (за фамилию).) Кабинет был большим, и я, выйдя на середину, продекламировала как на утреннике: «ЗдравствуйтеВывчеранеправильномоюмамунаругалиейнадобылообъяснитьвсекакнадоонабытакисделала». Выпалив все это (или что-то похожее) одним махом я замолчала, где-то в глубине сознания ожидая то ли аплодисментов, то ли трепки. К чести слушательницы, она, внимательно выслушав мою тираду и переварив ее содержание, кажется, сказала вполне серьезно: «Хорошо, спасибо, что ты мне все объяснила, я в следующий раз так и сделаю». За достоверность не ручаюсь, но смысл был примерно такой.

Естественно, маме она про мое «заступничество» рассказала, и вечером я имела «серьезный разговор». По-моему, все было воспринято с юмором и на маминой работе мое вмешательство в дальнейшем никак не отразилось (я имею в виду - в худшую сторону). Кажется, все в поликлинике долго веселились, а меня потом еще какое-то время встречали фразой: «О, мамина заступница пришла!».

Насколько я помню, поликлиника была оборудована и укомплектована по максимуму. Детское отделение (первый этаж), окулист, лор, гинеколог, еще какие-то специалисты, физиокабинет… В торце размещалось отделение скорой помощи. Сколько народу она обслуживала и сколько населенных пунктов – не знаю, но, насколько я помню из разговоров мамы, даже в Семипалатинск на консультации больных посылали достаточно редко – обходились своими силами. Курсы повышения квалификации наши врачи проходили как порядочные – как правило, в Алма-Ате. Моя мама за время работы ездила, кажется, три раза.

Поликлиника была ухоженная. Светлая, чистая. Много окон, холлы. В детских кабинетах – обязательно какие-то «развлекалочки» - рисунки, игрушки. Кажется, все это делалось силами медперсонала. (В нынешних детских кабинетах я что-то ничего в этом роде не припоминаю.) Лично я по маминой просьбе регулярно обновляла экспозицию ее кабинета (я неплохо рисовала). По праздникам поликлиника украшалась по полной программе и в ней даже устраивались какие-то утренники (вообще праздники тогда любили и умели их отмечать – на всех уровнях – до сих пор я по определенным датам из последних сил пытаюсь «создать» себе и близким праздник таким, как я его представляю себе еще по «чаганским» понятиям). Несколько лет в новогодних «украшательствах» участие принимала и я – разрисовывала окна. Какие-то снежинки, елочные ветки, фонарики. Я специально подбирала новогодние открытки, из которых черпала идеи для творчества (открытки в то время были недорогие – 3 – 5 коп – и очень симпатичные). Позже привлекала к этому делу еще и подруг. В один из выходных дней, когда собственно поликлиника не работала, мы приходили и начинали творить. Это было очень здорово – абсолютно пустой храм медицины – и только мы. Рисовали гуашью по стеклу. Как они потом все это смывали – не знаю. Об этом как-то не думалось. Думалось – как удивятся и обрадуются люди, когда завтра придут и ТАКОЕ увидят. (Честное слово – так и думалось! Люди, запомните – моральный стимул – не последняя вещь на предмет повышения качества и производительности труда! Об этом сейчас как-то забыли. А уж если моральное поощрение еще ощутимо подкреплено материально… Но мы тогда творили «за идею» - советское воспитание, понимаете ли.) Поэтому старались и извращались кто во что горазд. Получалось действительно неплохо (наверное). Потом в холле ставилась елка, точнее сосна (елки там не росли), но в качестве новогоднего дерева она смотрелась не хуже (если не лучше) традиционной елки (извините, опять повторяюсь!).

Мама в этой поликлинике работала участковым педиатром. Помню, как она с ужасом говорила, приходя домой в лютый мороз: «У меня сегодня было ШЕСТНАДЦАТЬ ВЫЗОВОВ!» Я ужасалась вместе с ней – наверное, это было действительно много по тамошним меркам, учитывая мамину добросовестность, сорокаградусный мороз и необходимость каждый раз подниматься и спускаться по лестницам (лифтов не было). И я никогда не забуду мамину растерянность, когда в первый (или второй) год жизни уже в «цивилизации», в Днепропетровске, ей во время эпидемии гриппа влепили СОРОК вызовов! Она же не знала, что здесь участковые врачи работают со всей присущей данной работе в соответствии с имеющимися обстоятельствами стремительностью – прибежал, спросил, что случилось, выписал (или НЕ выписал) больничный лист с дежурным диагнозом ОРЗ и умчался дальше, обхаживая страждущих получить больничный, поскольку по другим поводам в «цивилизации» участковых врачей, как правило, не вызывают. Она то всю жизнь работала по-другому и искренне верила, что нужна не только для выписки больничного

Кстати и еще она говорила (не знаю, насколько статистика это подтверждает), что за двадцать лет работы в Казахстане она не встречала столько детских патологий, сколько тут, в «цивилизации». Может, медицинское обслуживание в том виде, в каком оно было там и в каком оно оказалось здесь, было одной из причин подобного явления? Ведь это она говорила еще ДО Чернобыля.

 

СПОРТИВНАЯ ШКОЛА

Первый или второй класс. Тренер по художественной гимнастике приглашает на занятия. Идем почти всем классом и с энтузиазмом занимаемся какой-то период. Приобретается экипировка – купальник, спортивная сумка, чешки. Мячики, ленты… Мне очень нравится заниматься, особенно с лентой. Я вообще до сих пор считаю, что из всех видов спорта художественная гимнастика (особенно упражнения с лентой - один из самых эстетичных). Спустя какое-то время даже начинаю добиваться каких-то успехов. Но… там еще и какое-то «балетное» занятие. И как же она кричит, эта преподаватель по «балету»! «Убери свои утюги!» (в смысле, ноги). Ну какие же у меня утюги! Короче, на эту часть гимнастики я ходить перестала. (Только спустя много лет я для себя вывела, что это был, видимо, особый стиль преподавания, присущий именно балетной школе, но было уже поздно.)

Потом пришла тренер по спортивной гимнастике. Пригласила «неохваченную» часть класса на занятия. Переметнулась почему-то частично и «охваченная» часть, в том числе и я. Почему – не помню – то ли из-за балета, то ли подружка сманила, может, еще что было. Только было это ошибкой. Перебегать, то есть. Художественная гимнастка из меня, может, худо-бедно и получилась бы, а вот спортивная… Тренер по художественной гимнастике потом искренне сокрушалась по поводу моего ухода, а я не понимала, почему. Потом поняла.

С бревна и брусьев я боялась упасть и поэтому за сложные упражнения практически не бралась. На полный шпагат сесть так и не смогла ни разу, видимо, из-за особенностей строения костей (потому что как раз это я честно пыталась освоить!). И вообще у меня всегда были слабые руки для всяческого рода захватов-перехватов.

Тем не менее, меня, «бесперспективную», держали. Пока я сама не бросила. Спустя года четыре. Да, я три или четыре года (а может и больше) ходила на занятия по спортивной гимнастике ПРОСТО ТАК, для собственного удовольствия, и меня НИКТО НЕ ВЫГОНЯЛ. Более того, со мною ЗАНИМАЛИСЬ, то есть честно отводили мне время для ИНДИВИДУАЛЬНОЙ работы. Не строя при этом рожи на предмет того, что зря тратят это время. (Это я точно могу сказать – я, может, потому там и задержалась настолько, что мне очень нравилась именно наша тренер.) Потому что тогда у нас там, видимо, не было такого понятия в чистом виде – бесперспективный(ая). Девочка хочет заниматься - пожалуйста! Слава богу, что вообще чем-то хочет заниматься (физкультуру в чистом виде – атлетику и проч. я не любила и все (или почти все) делала плохо – прыгала, бегала, подтягивалась. Хорошо почему-то только лазила по канату). И это несмотря на то, что рядом со мной занимались действительно «перспективные» девушки, которые и места какие-то на соревнованиях занимали и вообще действительно стоили затраченного на них времени.

И еще существенное дополнение: занятия в спортивной школе пгт Чаган были БЕСПЛАТНЫМИ!

Результатом занятий в конечном итоге стала неплохая осанка и ловкость в движениях (в молодости). Сколиоза я, во всяком случае, не знала. Что еще женщине может быть надо от гимнастики?

Для сравнения: повела свою шестилетнюю (а может, семилетнюю) дочь покататься на коньках в ледовый дворец. Просто покататься, без всякой задней мысли. В фойе наткнулись на кого-то и стали спрашивать его, как пройти в зал. «Сколько ей лет?» был ответный вопрос.

И как результат: теперь у них в школе целая ГРУППА по ЛФК для детей с отклонениями в развитии опорно-двигательной системы, в том числе и позвоночника (спасибо хоть на этом!). И не надо про сколиоз у детей! Его не может НЕ БЫТЬ при ТАКОМ подходе.

Со спортом в Городке, кажется, вообще все было в порядке – открытый стадион (и довольно приличный) там, во всяком случае был. Кажется, в ГДО тоже был какой-то гимнастический зал (точно не скажу). Регулярно проводились какие-то соревнования то по футболу, то по волейболу, то еще по чему-нибудь; вечерами на стадионе можно было видеть энтузиастов от спорта, занимающихся либо подвижными играми на свежем воздухе (волейбол и проч.), либо физическими упражнениями. Но об этом пусть расскажет кто-нибудь другой – спорт в чистом виде (особенно футболы с волейболами) – да простят меня мужчины - я не любила и не люблю за очень небольшим исключением – вот такая я плохая. Зато моя подружка Люда… Но если захочет, расскажет сама.

 

1 сентября 1968И ЕЩЕ О ШКОЛЕ (И НЕ ТОЛЬКО О НЕЙ).

О школе на сайте много, и я ко всему изложенному присоединяюсь обеими руками.. Добавлю поэтому только кое-что свое.

ПЕРВЫЙ ЗВОНОК.

Первый звонок, последний звонок… Школьная линейка… Традиции.

У моей дочери был всего один торжественный первый звонок, перед самым началом учебы, в шесть лет. Звонок был хороший, торжественный, первый и последний.

У меня было ДЕСЯТЬ торжественных первых звонков по сентябрям и ДЕСЯТЬ торжественных последних звонков, по числу лет учебы. У нас на этот счет не скупились.

Полный сбор ВСЕЙ школы (а не по классам). Парадная форма, море цветов, торжественные речи, поздравления, публичное вручение грамот под туш… Наверное, без всего этого действительно можно было бы и обойтись. Но с другой стороны – а из чего вообще состоит жизнь, если не из таких вот «мелочей», праздников души, которые мы себе организовываем сами?

Не думаю, что ощущение праздника и долгую память в душах наших детей вызовет очередная компьютерная игра или даже многочасовая отсидка в «Интернете». Это - из другой области.

 

ДЕНЬ ПТИЦ.

По весне (кажется на весенних каникулах) проводился день птиц. Кто-то мастерил скворечники, кто-то насаживал на палочку картонные изображения пернатых, потом все собирались возле школы, и организованное шествие с пернатыми на палочках и скворечниками обходило Городок. Заканчивалось оно в ГДО, где проводился, кажется, небольшой не то концерт, не то собрание (точно не скажу – не помню), а потом показывался познавательный фильм из жизни птиц. Пару лет подряд показывали один и тот же фильм по мотивам «Гадкого утенка», который почему-то в процессе своих скитаний общался то со страусами нанду, то с полярными крачками и проч., и все они ему рассказывали о своей жизни. Фильм был интересный. Когда его в очередной раз не показали, а показали что-то другое – я была разочарована – испортили мероприятие!

Самый первый раз (кажется в первом классе) я почти в самом начале шествия умудрилась провалиться в какую-то лужу, подернутую льдом и промочить ноги до колена. Стоял конец марта, то есть не очень тепло, вернее – совсем не тепло, и надо было бы после этого с чистой совестью отпроситься домой, и меня, конечно же, отпустили бы, но уж очень хотелось приобщиться к процессу… Естественно, я тут же нашла «законное обоснование» своему желанию – буду воспитывать в себе силу воли. То есть, несмотря на нестерпимо замерзшие ступни в мокрых холодных сапогах никому не пожалуюсь и не буду отпрашиваться. Мы же были советские дети! И нам с детства давали соответствующие установки – Алексей Маресьев, Павка Корчагин… И некоторые этим установкам даже следовали. Например, семилетняя девочка Марина.

Я действительно никому не пожаловалась и «додержалась» до конца мероприятия, то есть часа 2 или три (может, и больше - точно не скажу), о чем гордо сообщила маме, когда пришла домой. Мама пришла в ужас и весь вечер парила мне ноги, опасаясь тяжелых последствий моего «героизма». Самое интересное, что я после этого даже не заболела.

 

МЕТАЛЛОЛОМ

Организовали сбор металлолома – все в нашей школе должно быть как во всех советских школах. Но где его взять? Если с макулатурой еще как-то понятно – до организованного государством обмена на литературу ее просто собирали по домам (этого добра у всех хватало – старые газеты, ненужные книги и проч.) и затем гордо приносили в школу, искренне веря, что этим помогаем государству, то лишнего металлолома в почти «городских» квартирах почти не водилось. За исключением, может быть, владельцев гаражей – у них-то наверняка имелось кое-что в запасе, но какой же хозяин в здравом уме и твердой памяти отдаст старый проржавленный лист железа! Он ему самому очень нужен и для того и для сего, и вообще без него (листа этого то есть) никак (сужу по своему мужу)!

И вот ведут нас в какое-то чисто поле за КПП и между трассой, являющейся продолжением улицы Ленина, и какой-то железнодорожной веткой (кажется, там еще было какое-то строение – наверное, чья-то контора) обнаруживаются там и сям разбросанные в лирическом беспорядке куски ржавых запчастей неизвестного происхождения. Наша задача – собрать их в конкретную кучу. Короче – СБОР МЕТАЛЛОЛОМА. Причем в самом прямом смысле. Погода хорошая, силы есть и вообще – почему опять-таки не помочь государству в таком хорошем деле… Опять же – не знаю кто как, а мы со своей компанией беремся за самые тяжелые куски, какие только можем потянуть… Все таки нас как-то не так воспитывали. И сейчас я по привычке тех лет нет-нет да и пытаюсь схватиться за самые тяжелые куски (причем, не задумываясь о результате – то есть о соотношении затраченных сил к полученному эффекту), только вот тянуть уже не всегда получается – силы не те…

 

СОЧИНЕНИЕ

Не то в шестом, не то в седьмом классе задали сочинение на тему: «Наша школа в будущем» или «Наша школа через 20 лет» точно не помню.

Извращались, кто во что горазд в меру своей фантазии. Кто-то даже написал про «бетонные парты». Сходились в одном – школа будет больше, лучше, еще красивее, и оборудована она будет, конечно, по последнему слову техники. Лучшие сочинения были прочитаны вслух. Последнее сочинение учительница по литературе (Шишкина) взяла двумя пальцами. И с расширенными от негодования глазами начала цитировать:

«Спустя 20 лет я пришел в нашу школу. Все было разбито. Кругом валялись обломки кирпичей, торчали куски ржавой проволоки, осколки стекла. Разбитые окна. Обломки парт….» Точность не гарантирую, но смысл был примерно такой. Что-то там было еще жуткое про висящие на честном слове лестничные пролеты. Заканчивалось сочинение ошеломляющей душу фразой: «Вдруг раздался грохот, и на меня сверху посыпались какие-то обломки. Я жажал (именно «жажал», я не ошиблась!) уши, закричал от ужаса, убежал и больше НИКОГДА не приходил в эту школу!».

Писал Лешка И., наш троечник из финских домиков. Ему, конечно, влепили двойку. О том, что именно он окажется «провидцем» и что именно ЕГО фантазии сбудутся как раз через двадцать с небольшим лет, никто тогда и представить себе не мог…

 

ДЕМОНСТРАЦИЯ

Ноябрьские демонстрации в память особо не запали. Наверное потому, что было уже холодно. Особенностью тамошнего климата было то, что осень (как, впрочем, и весна) долго не гостила, вернее, дарила окружающим в полном объеме только приятную часть этой поры года – так называемую «золотую осень» – с уставшим за лето и поэтому ласково пригревающим солнцем и золотой листвой. Затяжных дождей с сопутствующими им промозглыми ветрами, характерных для европейской части в ноябре, там почти не было. Снег ложился уже в октябре, и ноябрь встречал довольно бодрым морозцем. (Как-то мама в октябре ездила по путевке в Сочи, и когда она вернулась, я была поражена ее загаром – кажется, я так тогда и не поверила, что где-то далеко такой порой еще можно купаться и загорать.) С учетом особенностей климата, понятие «зимние» или даже «осенние» сапоги было скорее предметом шика, чем необходимости. Очень удобно было ходить в валенках (у нас тогда этого не стеснялись). Осенью – в туфлях. Из туфель сразу переходить на валенки. В весеннее половодье (оно тоже длилось недолго – снег сходил как-то очень стремительно) больше, чем что-либо, спасали резиновые сапоги – именно они в это время были предметом первой необходимости. И еще о летней экипировке, раз уж я отвлеклась на эту тему. Насколько я помню, понятия «летняя курточка» не существовало. Какая «курточка», если днем на солнце чуть ли не под пятьдесят! Двадцать – тридцать градусов под вечер казались освежающей прохладой. Как-то мама откуда-то принесла подборку не то рижских, не то ленинградских журналов мод. Глядя на фотографии красоток на яхтах в огромных пушистых свитерах и с голыми ногами, я решила, что это какое-то извращение или, наоборот, особый изыск. Рубрика «летние пальто» вообще вызвала шок. Мое непонимание ситуации меня здорово подвело позже, когда я поступала в институт. То ли специально для меня, то ли вообще там всегда было так, но в Минске погода в то лето стояла такая, что я сразу все поняла и про летние пальто, и про свитера на пляже. А у меня с собой было три сарафана и легкая кофточка – на всякий случай…

Но я СИЛЬНО отвлеклась. Так вот ноябрьские демонстрации в память не запали, потому что проходили быстро. Но они были (парады-то уж точно проводились). Народ бодрым шагом пробегал по главной улице и, не останавливаясь, направлялся к уже почти накрытым дома столам. К праздникам (а 7 ноября это тоже был ПРАЗДНИК, причем не маленький!) готовились загодя. Традиционные блюда - винегрет, холодец, особой популярностью пользовались пельмени (их можно было приготовить заранее и потом долго хранить прямо на балконе – лучше всякого холодильника). Торты хозяйки, как правило, пекли сами, привозя рецепты каждая со своей малой родины и безвозмездно обмениваясь между собой кулинарными познаниями (поэтому кухня была интернациональной). Ждали мужей с парадов, собирались компаниями и ОТМЕЧАЛИ. А как же иначе!

Парад на 1 мая.Вот майские демонстрации – это что-то. Первое мая - это вообще-то ПРАЗДНИК ВЕСНЫ, без пристяжки к политическим реалиям. Не все ли равно, как он называется официально, каков ритуал празднования в данную политическую эпоху – его НАДО отметить, потому что весна, потому что солнце, потому что листва зеленая и все цветет, потому что пережили очередную зиму, а впереди – долгое жизнерадостное лето. Таково было (да и есть) мое восприятие этой даты.

В качестве праздника весны отмечали еще и Пасху – это неумирающая дата по многим причинам – но неофициально и, естественно, без особого шума – во-первых, не все разбирались в церковном календаре, а вот как раз церкви-то у нас поблизости и НЕ БЫЛО (может, за это мы и поплатились). Поэтому скользящая пасхальная дата многих заставала врасплох. Во-вторых, далеко не все знали, что вообще в этот день нужно делать (атеистическое воспитание все-таки сказывалось) и даже что это собственно за день – ну Пасха и Пасха – какой-то большой религиозный праздник, так ведь официально Бога вроде нет.

Тем не менее, куличи в кулинарии ПРОДАВАЛИСЬ. Назывались они, естественно, не «пасхальные куличи», а как-то иначе, но они БЫЛИ. И яйца красили. И «Христос воскрес» - «Воистину воскрес» звучало. Есть вещи, которые ничем извести нельзя. Они сидят где-то на уровне подсознания.

Но вернемся к майским демонстрациям. К ним готовились. Тренировались ходить строем. Делали транспаранты, бумажные цветы, которые прикрепляли к уже покрывшимся зеленой листвой веткам. Непременно воздушные шарики. Толпа выглядела празднично и нарядно. Кто-то заранее планировал размещение колонн, и кто за кем будет проходить мимо «главной трибуны», которая, естественно, тоже была. Нас собирали не то за два часа до начала, не то еще раньше и вели в чисто поле вдоль «главной» дороги. В принципе, как и у всех участвующих в подобного рода мероприятиях основной частью данного действа для нас была стоянка в чистом поле в ожидании своей очереди пройти мимо трибуны. Но это как-то не обременяло. Погода, как правило, стояла хорошая - еще не жарко, но уже тепло и солнечно (солнечно там, впрочем, было почти всегда). Мы развлекались беганием по полю, собиранием какой-то растительности, а также наблюдали за проходящими мимо нас колоннами, пытаясь увидеть «особо близких» знакомых (потому что просто знакомыми друг с другом там были почти все). Взрослые, насколько я знаю, развлекались по-своему, но тоже не скучали. (Намного позже, уже в Днепропетровске, мы на первомайских демонстрациях развлекались тем, что пробирались сквозь стоящие колонны и ограждения к главной трибуне, и я имела удовольствие наблюдать, как народ вполне искренне пел, выпивал, веселился, кое-где даже играл на каких-то гармошках и танцевал, ожидая сигнала к шествию. Думаю, что у нас было примерно тоже самое.) Первыми шли военные. Гордо печатая шаг, в парадной форме, они представляли собой впечатляющее зрелище. Когда я была помладше, я пыталась среди одинаковых строем идущих людей увидеть своего папу, став постарше, это бесполезное занятие бросила. Играл оркестр. Вообще, на майские как-то не создавалось впечатления, что народ на демонстрации «сгоняли силой". Для женщин Городка это был официальный повод «себя показать» во всей красе, для детей – массовый выгул в официльно-парадном «прикиде», для мужчин… сами придумайте. Только несчастным никто не выглядел. Скорее наоборот.

После военных колоннами по организациям двигало гражданское население. Поликлиника, военторг… Кто там еще был у нас? Пройдя «главную трибуну», народ расслаблялся и дальше уже просто не спеша прогуливался в направлении ГДО либо родного дома. Кто-то направлялся в сторону Иртыша. Празднично одетые кучки людей с украшенными бумажными цветами веточками и воздушными шариками еще долго мелькали то там, то тут. Светило солнце, клены распускали свои сережки, совсем не похожие на своих европейских собратьев… К обеду все стихало. ПРАЗДНОВАЛИ.

 

ПИОНЕРЫ

Понятие пионер не было абстрактным. В третьем классе я почти искренне верила, что пионер – значит первый. «Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…». Торжественное принятие в пионеры. Разбивка класса по звеньям. Понятие «общественная нагрузка». («У нее нет общественной нагрузки! Ее надо срочно нагрузить!») Сбор пионерского отряда. Школьная стенгазета к очередному празднику и конкурсы между классами – чья стенгазета лучше. Поэтому и рисовали, и наполняли содержанием стандартный листок ватмана с максимально возможной добросовестностью и вдохновением. Даже стихи писали! Различные «пионерские мероприятия» вроде сбора макулатуры, похода в кино на патриотический фильм и проч. День пионерии, к которому тщательно готовились, и празднование которого на местном стадионе превращалось, как и почти все в городке, в народное мероприятие. Уже после перестройки я в Минске встретила женщину, которая с такой ненавистью говорила о пионерской организации, что я даже удивилась. Чем эта, в общем-то вполне безобидная и даже полезная в смысле занятости и выработки самодисциплины у детей структура так могла ей насолить? Мы же всем этим занимались если не с охотой, то и без особого напряга. Зато хоть есть что вспомнить…

Моя дочь, когда была помладше, из моих объяснений и старых фильмов вывела, что пионеры - это хорошо, достала мой чудом сохранившийся галстук и какое-то время даже носила его. Когда ее приняли в белорусские пионеры, она была ОЧЕНЬ довольна. Принятием дело и ограничилось. Больше ни разу за время ее учебы я ничего не слышала об этом реанимированном и вновь умершем естественной смертью образовании, и чем оно занимается, если вообще занимается чем-нибудь, и зачем вообще было нужно это принятие в пионеры. Где ее новый галстук с зеленой полосочкой - я тоже не знаю.

У нас умирание пионерских идеалов происходило как и у всех. Первой сняла пионерский галстук Лида К – отчаянная хулиганка и двоечница. Как аргумент во время «разборки» на пионерском собрании она выдвинула: «А че он как хомут на шее!». Это было святотатством.

Но следующей сняла галстук девочка «из хорошей семьи» и сказала примерно то же самое, при этом сославшись на Лиду и признав, что она полностью права. Короче, как у всех…

А потом, как у всех, особо выдающиеся и «достойные» зубрили про «демократический централизм» - вступали в комсомол. Первые боялись, что не примут. Последние – делали все возможное, чтобы НЕ приняли. Тоже как у всех…

Школа.

МАТЕМАТИКА

Лидия Владимировна Забродская. Незабвенной памяти учитель математики. Большая, грозная, с громовым голосом, грозно предрекающим: «Не будете знать математику – не место вам в техническом ВУЗе! Пойдете в слесаря!». Говорилось это таким страшным тоном, что действительно казалось – самое глубокое падение в этой жизни – не поступить в технический ВУЗ, самая страшная участь – попасть в слесаря. (Слесаря в Городке почему-то с позиции эстетики выглядели крайне неважно – к ним страшно было даже близко подойти – нарочито грязная одежда, черные от каких-то работ руки, спитые (или мне так казалось?) физиономии… Да простят мне тогдашние слесаря, если это прочитают – может, это у них стиль такой был, который мы просто не понимали…) Обычное дело той поры – моральные (или социальные?) ценности, вывернутые наизнанку. Уже поступив (и закончив ) технический ВУЗ, я вдруг обнаружила, что таких инженеров, как я, в стране переизбыток, они никому не нужны, и зарплаты у них маленькие (в том проектном институте, куда я поначалу распределилась, разборки могли начаться из-за «пятерки», прибавленной к квартальной премии, что меня крайне удивляло), и социальный статус, и вообще… А вот слесарей в стране мало, и поэтому они в большом почете. (Кто помнит – перед перестройкой все так и было.)

Но в школе угроза «выпасть из обоймы» в смысле поступления в технический ВУЗ имела действие. Математику мы знали. В рамках школьной программы знали все (или почти все), многое СВЕРХ программы знали все, кто хотел (или не хотел, но имел к математике хоть какие-то способности). Главное - «чистую» математику я люблю и уважаю (во многом благодаря Лидии Владимировне) до сих пор, и до сих пор многие даже житейские вещи пытаюсь для себя объяснить с позиции именно математики. А тогда… «Заложенков, Кузмичева (и др. по списку) БУДУТ ХОДИТЬ НА ФАКУЛЬТАТИВ!». Обсуждению это не подлежит – попробуй только начни! Пара-тройка рубящих аргументов – и дешевле, как говориться в не очень приличной пословице, «отдаться и получить удовольствие» (что мы в общем-то и делали). «Ты, ты и ты ПОЙДЕШЬ (вариант – поедешь) НА ОЛИМПИАДУ ПО МАТЕМАТИКЕ!». Мне не хотелось ни ходить на факультатив, ни ходить (ездить) на олимпиады. Я была «домашним» ребенком без амбиций. Мне хотелось кататься на лыжах (весной или осенью – играть в бадминтон) или просто болтаться вдоль Иртыша, или сидеть дома, читать книжку, рисовать, шить или что-нибудь в этом же роде. Но у меня были способности к математике. Лидия Владимировна считала своим долгом их развить. И с ней бесполезно было спорить – ее напористость и энтузиазм в этом плане были непоколебимы.

И это как раз тот случай, когда говорят СПАСИБО тому человеку, который вас заставил что-то делать и чему-то научиться. Я очень благодарна Лидии Владимировне (и думаю, не только я). Математику я до сих пор чувствую, как говорят, «спинным мозгом». Для поступления в минский РТИ мне полученных знаний хватило с избытком. Думаю, их хватило бы и на что-то более подходящее и близкое МНЕ в смысле ПРИКЛАДНОЙ МАТЕМАТИКИ – поскольку в именно ТЕХНИЧЕСКОМ ВУЗе в техническом смысле, мне оказалось, мягко говоря «не совсем место», хотя электрические цепи я собирала лучше многих ребят своей группы – просто это по складу ума оказалось не мое. Как показала жизнь, в смысле восприятия жизни я больше гуманитарий. Разные там технические вещи послушно впихиваются в мои мозги, довольно сносно в них укладываясь и даже вызывая некоторый интерес, но тут же вылетают из головы, как выпущенные из рогатки, как только в них (технических вещах) отпадает необходимость, причем без надежды на восстановление, в отличие от разных гуманитарных познаний.

На военной подготовке в школе мы на время разбирали и собирали автомат Калашникова (помню замечание военрука – типа что без этого умения то ли не стоит то ли невозможно жить). Я его (автомат) ненавидела из-за невозможной тогда для меня сложности конструкции. Но разбирала и собирала, точно укладываясь в норматив, что, кажется, было под силу немногим девушкам. Сдав этот норматив, я тут же намертво забыла, не только что к чему прикручивается и в каком порядке собирается, но и вообще из чего состоит этот автомат. И меня, наверное, уже даже под расстрелом нельзя было заставить это вспомнить. Только в памяти и осталось – дуло, магазин, приклад, барабан, мушка (кстати – есть ли вообще в автомате мушка), курок. Причем, даже внешний вид этих названий (кроме приклада и дула) у меня ни с чем не ассоциируется.

У меня и сейчас это есть. На своем сотовом я знаю только две кнопки: «принять вызов» и «послать вызов». Остальное даже не пытаюсь осваивать – не потому что не могу, а потому что все равно вылетит из головы. Все необходимые установки делает моя дочь – у нее способностей к технике явно больше – пошла в папу. Как-то даже детекторный радиоприемник собрали вместе с папой. Я же из институтских познаний помню только разницу между последовательным и параллельным соединением. И еще из глубины подсознания выплывают какие-то законы Кирхгофа и закон Ома. Потому что это формулы. С формулами у меня всегда все было в порядке. Теоретические выкладки с использованием “нелинейных продуктов третьего рода” благодаря развитым в школе математическим способностям я всегда щелкала, как орехи, приводя этим в ужас окружающих. А вот конкретные вещи…

И вот с таким-то восприятием техники я подалась в РАДИОТЕХНИЧЕСКИЙ. И ведь закончила, (причем даже неплохо), стиснув зубы и ненавидя себя за неспособность все это бросить.

Мне бы на прикладную математику – там бы с меня было больше толку. Простите меня Лидия Владимировна, что не использовала в полном объеме то, что Вы в меня вложили. А ведь могла бы… Наверное, я чересчур буквально протолкнула в жизнь Вашу мысль о ТЕХНИЧЕСКОМ ВУЗе. А жизнь дураков учит. Даже способных к математике дураков.

Кстати по поводу уровня подготовки в рамках школьной программы после 24 школы. Поступление в ВУЗ у меня связано с одним эпизодом, довольно точно характеризующим этот уровень и по крайне мере мою уверенность в этом вопросе. Перед вступительными экзаменами в Минск приехали мои родители, чтобы поддержать меня «морально» – я затосковала, как водится, в первый же день приезда в незнакомую местность, и вообще Минск мне ужасно не понравился, вернее не столько сам Минск, сколько то место, где я остановилась – у знакомых в пригороде (Колодищи – приют цыганской диаспоры и разномастной шпаны со всеми вытекающими отсюда осложнениями, чего В ПРИНЦИПЕ не водилось у нас). И вообще, то лето в Белоруссии было очень холодным, я ужасно мерзла, Минск казался серым, унылым и холодно-чужим (в принципе, он такой и был, да еще там тогда строили метро – эти бесконечные заборы на проспекте…). Я просилась домой и поступать уже никуда не хотела, в крайнем случае, согласна была поступать в институт в Риге, потому что на тот момент это был мой любимый город (думаю, я могла бы и там поступить). Короче, родители приехали типа «вправить мне мозги» и вообще. Знакомые, у которых мы остановились, в первую очередь были знакомые моих родителей, и по их приезде состоялся прием с участием минских друзей этих знакомых. За столом разговор, естественно зашел и обо мне вместе с моими намерениями покорить столицу Белоруссии. И вот одна дама, высокомерно взглянув на мою маму, менторским тоном начала высказываться на предмет того, что куда вы, мол, «со свиным рылом да в калашный ряд». За достоверность не ручаюсь, но смысл был примерно таков. «Не знаю, как вы вообще решились, МРТИ такой престижный ВУЗ, туда так сложно попасть, я своей дочери даже после НАШЕЙ (в смысле – минской) школы репетиторов нанимала, и то она три раза пыталась поступить – и не поступила, а вы тут – провинциалы черт те откуда, что даже селом не назовешь»… Точность цитаты не гарантирую, но что-то в этом роде. Мама естественно, тут же возмутилась, что вызвало только снисходительную усмешку. Напрасно она рассказывала про наших выпускников, поступающих и в московские, и в ленинградские вузы (в том числе технические) и даже престижные университеты, разбросанные по просторам нашей тогда необъятной Родины – все это вызывало реакцию типа «Знаем мы эти бабушкины сказки». И вообще – что такое Московский университет по сравнению с Минским радиотехом! (примерно это было написано на лице окружающих). Мама горячилась, нервничала, в конце концов, мне это надоело. Да и маму стало жалко. И еще обидно за НАШУ школу. Кому и зачем тут вообще нужно было что доказывать! Отличалась я тогда (да и сейчас, пожалуй, если меня доведут) редкой непосредственностью. Выйдя из терпения, я во весь голос, перекрывая спорщиков, заявила: «Мама, успокойся! Если у нее дочь тупая, то ей никто не виноват! А если они тут в Минске ВСЕ тупые, так оттого и поступают с трудом!».

Мертвая тишина за столом была мне ответом. Мама прошипела ошарашенно: «Марина, ты что…»… Но, по-моему, она была даже довольна таким оборотом. Дама, поджав губы, коротко произнесла: «Ну что ж, посмотрим…». Впоследствии она оказалась довольно приятной женщиной. Наверное, просто искренне думала так и откровенно говорила, что думала. Тоже своего рода достоинство.

А я поступила. Причем без особых усилий. В их престижный-распрестижный на тот момент, по их мнению, Радиотехнический. Знала бы я тогда, что скрывается для меня за этой престижностью… И дочери своей сейчас пытаюсь вложить – сама, и только сама выбирай, что тебе надо и сама принимай решения, и не бойся свернуть на другой путь, если поняла, что ошиблась.

 

ТРУДЫ

Мальчикам – автодело, девочкам – домоводство (но некоторые девочки занимались автоделом). Я – домоводством. К сожалению, не помню ни как звали учительницу, ни ее имени-отчества. Почему-то я ее побаивалась. Но шить, по крайней мере, она нас научила. И за это ей огромное спасибо. Портнихи из меня не получилось, но когда я уже во внятном возрасте и в другом городе пошла на курсы кройки и шитья, то не обнаружила там для себя ничего нового – все это нам было уже дано в школе. В шестом классе я уже слепила себе (не без помощи мамы, конечно) какое-то сложносочиненное платье из кримплена – с отрезной талией, отложной стойкой и рукавами фонариком. Для сравнения – моя дочь сейчас в восьмом классе и ее швейный опыт ограничивается освоением бельевых швов, топиком-слюнявчиком типа косынки и ночной сорочкой для куклы. Кажется, они еще юбку проходили. (Зато, правда, она научилась неплохо выжигать по шелку – тоже дело.) У нас же все было по полной программе, вплоть до втачных карманов – высшего пилотажа, по моему мнению, в области индпошива. Правда, у меня никогда не хватало терпения по части отделочных работ. Зато кроить…

Первый крой закончился плачевно. Нам объясняли подкройные, и мне это показалось настолько сложным, что резать ткань я начала именно с них. Причем ткань разрезала прямо посередине отреза, поскольку подкройные мне показались очень важной частью, этого несомненно стоящие. От мамы влетело. С тех пор «семь раз отмерь – один раз отрежь» стало моим девизом. И сейчас, осуществляя несложные индпошивочные работы, я руководствуюсь именно этим, и экономия ткани получается по максимуму. И каждый раз с благодарностью вспоминаю уроки труда.

Еще занимались какими-то закатками, приготовлением пищи, оформлением блюд. В принципе, ко всему подходили очень серьезно.

Вот так нас и учили. И шитью, и математике. И военному делу. И многому другому. И всему (или почти всему) учили ХОРОШО. Все-таки школа у нас была что надо. Я считаю – нам очень повезло, что мы учились именно в ТАКОЙ школе – всего лишь в школе – не гимназии, не в лицее – стандартной СРЕДНЕЙ ШКОЛЕ № 24 г. Семипалатинска ИМЕНИ ТРИЖДЫ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ЛЕТЧИКА ИВАНА КОЖЕДУБА, которая, как выяснилось впоследствии, оказалась уникальной во многих отношениях.

 

Летняя ночь на Иртыше.ВЫПУСКНОЙ ВЕЧЕР

Выпускные вечера, как и многое другое, были мероприятием ВСЕГО городка. Доставались ткани, шились платья, волновались учителя, организовывалась доставка всяких вкусностей на стол чуть ли не из Алма-Аты (а то и из Москвы) с привлечением военной техники. Шествие разряженных чад по ул. Ленина к вечному огню под одобрительными взглядами жителей (они, конечно, не ленились выйти посмотреть на такое зрелище), там – торжественные речи администрации городка и школы, кажется, даже салют, возвращение в школу и – собственно БАЛ. Естественно, почти до утра. Как у всех. Потом – для выстоявших – встреча рассвета.

Мой выпускной был достаточно символичен даже в смысле погоды. Чудесный теплый вечер с наступлением темноты превратился в дождливую ночь, и похолодало, что для конца июня вообще-то было редкостью. Дождь к утру перестал, так что рассвет не сорвался. Мы пошли встречать его на Иртыш – кажется, в район пляжа.

Утреннее солнце выкатилось из-за реки, озаряя все радостным светом, поднялось за горизонтом и…спряталось за тучу. Такого рода тучи я больше никогда не видела. Небо четко разделилось на две половинки – как будто линейкой кто-то провел и покрасил две части – нижнюю – в ярко-голубой, а верхнюю – в темно-серый цвета. Причем верхняя часть тянулась уже до бесконечности, была мрачно-однотоннной, и не было в ней просвета. Солнце, подарив нам праздник восхода, укатилось туда и больше уже не показывалось. И тут над нами пролетел самолет. Летел он почему-то довольно низко, и, пролетая над нашими головами, выпустил пригоршню цветных ракет, на мгновение расцветив импровизированным салютом потускневший (без солнца) пейзаж. До сих пор не знаю – что это был за самолет…

Уезжала я не то на следующий день, не то через день. Детство кончилось. Началось ПОТОМ… Но это уже СОВСЕМ неинтересно.

 

Пожалуй, ВСЕ. Или почти все. Пусть другой вспомнит больше и о другом, что таких как я, в период нашего пребывания в Городке не коснулось, но тем не менее, БЫЛО.

В моей писанине, конечно, много лишнего, чересчур много личного, но уж как могла. Если все вышеизложенное поможет дополнить картину того, как мы в то время в том месте жили (именно ЖИЛИ, а не просто отбывали положенные государством нашим отцам сроки службы), то буду очень рада. Всем, кто со мной «одной крови», всем, кто со мной «из одной стаи» - горячий привет и наилучшие пожелания. Да светит (но не жжет) солнце над вашими головами!

 




Назад | Главная | Наверх