Кого любил Ленин

   В 1984 году инженерно-технических работников нашего цеха собрали в Красном уголке. Пришел секретарь парткома завода читать лекцию: «Константин Устинович Черненко – верный ленинец». Не успел секретарь разложить свои бумажки, как кто-то из мастеров перебил его вопросом:
   - С Черненко все ясно! Вы лучше объясните, почему я инженер – больше рабочего знаю, больше рабочего умею, больше рабочего работаю, а получаю гораздо меньше?!
   Секретарь обвел всех взглядом и укоризненно сказал:
   - Ну вы же должны понимать! Государство вас учило, воспитывало, деньги на вас тратило. Теперь вы должны с государством рассчитаться.
   Мастер не унимался:
   - К нам в порядке конструкторского надзора приходит Иван Степанович. Он уже тридцать лет конструктор. Давно с государством рассчитался. А получает как мы!
   Секретарь приосанился и торжественно объявил:
   - Рабочий он кто? Пролетариат! Гегемон! Их Ленин любил!
   После такого аргумента все вопросы кончились и мы тихо выслушали лекцию о том, как новый генсек поведет нас к коммунизму.

   В мае 1984 года я уволился из армии. Забрал семью и привез в Семипалатинск. Там жили мои родители и было жилье для нашей семьи. Работать я решил на Семипалатинском машиностроительном заводе. На этом заводе трудился старый знакомый моих родителей. Как-то вечером мы заглянули к нему в гости:
   - Анатолий Александрович! Где посоветуете работать на заводе?
   - Будь возможность, я бы пошел слесарем-сборщиком в 15 цех. Они зарабатывают до 700 рублей в месяц.
   - Генеральская зарплата! На Север ехать не надо! А почему так много?
   - На заводе разворачивают сборку гусеничных машин. С производством деталей худо-бедно справились. А сборка пока не идет. Первую машину два месяца собирали. Заводское начальство там днюет и ночует. Деньгами сорят, а толку нет!
   Договорились, что завтра я иду устраиваться, а знакомый замолвит словечко.
   Утром мы зашли в 15 цех. Начальник цеха с мастерами только что вышли с планерки и кружком стояли посреди цеха. Анатолий Александрович обратился к начальнику цеха:
   - Федор Федорович! Вот привел тебе слесаря-сборщика. Хороший парень, в армии ротой командовал.
   Лучше бы он ничего не говорил! В глазах начальника мелькнула какая-то идея и он сказал:
   - Хорошо! Могу взять тебя учеником слесаря!
   Мне бы поблагодарить и бежать оформляться в отдел кадров, но наверное, в армии с погон за воротник насыпалось много золотой пыли и я задал глупый вопрос:
   - А почему учеником? У меня корочки слесаря-сборщика 3 разряда, а еще токаря и штамповщика.
   - Ты машину прямо сейчас соберешь? Нет? Тогда учеником! Или мастером!
   Увидев удивление, начальник цеха стал развивать тему. Квартира нужна? У нас мастерам квартиру без очереди дают. Зарплата? Он обратился к одному из мастеров:
   - Витя! Ты сколько в прошлом месяце по нарядам закрыл? Четыреста рублей? Ну вот, видишь как у нас мастера зарабатывают!
   Начальник цеха напирал. Мой провожатый пожал плечами - «смотри сам» и я согласился. Знать бы сразу как я влип! Оказалось, что про скорое жилье была шутка. Про зарплату тоже. Мастер Витя был обыкновенный трудоголик. Он до 5 часов вечера работал мастером, а потом до ночи собирал машины. Как бы ни было, я стал сменным мастером участка общей сборки гусеничных транспортеров тягачей.
   В первый рабочий день с любопытством смотрел на производственный процесс. Все крутится-вертится, а я как сторонний наблюдатель. Спрашиваю старого мастера:
   - А мне что делать?
   - Ничего не делай! Настоящая работа тебя сама найдет!
   Оказалось – в точку. Через два дня я уже бегал как белка в колесе, присесть некогда. У мастера всего две обязанности: обеспечивать бесперебойную работу участка и решать все возникающие вопросы. Эти два вопроса распадались на миллион мелких. Все надо было решить прямо сейчас: предъявить ОТК собранную машину; выяснить, почему стоит бригада сборщиков; разобраться с браком; закрыть наряды и прочее-прочее.
   Мы собирали гусеничные машины ГТТ. Это неприхотливая и непотопляемая рабочая лошадка. Половина машин шла в народное хозяйство: в основном геологам, газовикам и нефтяникам Севера. Вторая половина шла в Советскую армию: пограничникам и морским пехотинцам. ГТТ – самая проходимая машина, которую мне доводилось видеть. Никакие ГАЗы, УАЗы и Уралы, не говоря уже про нынешние кроссоверы ей и в подметки не годились. Машина преодолевала все виды болот, плавала, карабкалась по кручам, пробивалась по буреломам.
   Машина состояла из 15 тысяч разных деталей. Все это надлежало правильно и надежно установить на сборке. Теперь мы знаем, чтО в бывшем СССР было хорошо, а что не очень. Военная продукция в Советском Союзе была на уровне, а часто и выше мировых стандартов. Нам в цехе приходилось работать с военной приемкой. Помню, как в первый раз начальник цеха сказал мне:
   - Пригласи военпредов принять машины после ОТК.
   Я зашел в службу представителя заказчика – так называлась военная приемка. Позвал:
   - Надо посмотреть машины.
   - Надо так надо. Пойдемте!
   Мы с майором - представителем заказчика идем в цех. По дороге о чем-то говорим, смеемся. Вдруг понимаю, что иду и смеюсь я один, а заказчик спокойно повернулся и уходит.
   - Вы куда? А приемка?
   - Приемка закрыта.
   - Как так?
   - У вас в цехе беспорядок, разлито масло. Устраните, наведите порядок, представьте приказ о наказании виновных. Тогда, возможно, приемка откроется.
   Я зашел, объяснил ситуацию начальнику цеха. Тот в сердцах швырнул в угол авторучку.
   - Сволочи! До всего докопаются! А вы куда смотрели! Почему на стационарных испытаниях масло вытекло! Убрать немедленно! Всех премии полишаю!
   Я, как и все, в то время думал про военпредов – есть права, вот и выделываются. Уже сейчас, с высоты опыта понимаю: именно военная приемка обеспечивала высокое качество и культуру производства. ОТК буквально обнюхивало машины после сборки. Не дай Бог после пробега где-то появится течь масла или вылезет какой-то дефект. Военпред обязательно потребует «крови» работника ОТК.
   Работа шла. Сборка наращивала обороты. Каждый следующий месяц мы собирали больше машин, чем в прошлый. За один год вышли на уровень ежемесячной сборки 60 машин. Каждое утро приходил директор завода и требовал данные, сколько за сутки собрали машин, сколько машин находятся в разной степени готовности.
   Работа мастера напряженная и часто нервная. Как говорится между молотом и наковальней. С одной стороны рабочие, с другой стороны начальство. Идут годы, меняется общественный строй, меняются президенты, а работа мастера остается непростой и нужной во все времена. Работа у нас начиналась в 7 утра, а в 5 часов вечера после планерки не знаешь куда идти: домой или на участок устранять недостатки. В конце месяца работали днями и ночами. План горит! План любой ценой!
   Как-то остановилась сборка. Нет болтов М8х20. Почему нет! У начальства истерика:
   - Электрокара ушла за болтами на гальванику полтора часа назад! Где? Разыскать!
   Я прибежал на участок гальваники. Электрокара стоит. Болты на нее загружены. Грузчика-карщика нет. Где он?
   - Наверное, ушел к землякам чай пить.
   Сел за электрокару, пригнал ее в цех. Сборка пошла. Еще через час приходит карщик:
   - Начальник! Кару угнали.
   - Вон твоя кара! Где ты был?
   - К землякам заходил. С одного аула. Давно не виделись.
   Национальный кадр, недавно из аула, объяснять бесполезно.
   За этим бестолковым грузчиком-карщиком я на следующий день стоял в очереди у кассы. Нам выдавали зарплату. Ему 400 рублей, мне – тогда уже старшему мастеру -160. Вообще расклад был простой. Оклад сменного матера -150 рублей. Старшего -160, начальника участка -170. Начальник цеха, где работало 250 рабочих, имел оклад 185 рублей. Директор завода с пятью тысячами работников, имел оклад 250 рублей в месяц. Не знаю, имели ли премии директор и начальник цеха, а мастерам премии не платили – перерасход фонда заработной платы, упущения, нарушения. Мастер за все в ответе!
   В отделах народ были тихий и культурный, а мастерами работали парни, которые могли за себя постоять. Когда начинало напирать начальство, то бросали на стол заявление: «Прошу перевести меня в слесари-сборщики. Согласен на утроение зарплаты и нормированный рабочий день». Начальник цеха в сотый раз устало объяснял:
   - Не надо было «засвечивать» диплом. Есть специальная инструкция, которая запрещает использовать ИТР на рабочей должности. Идите работайте!
   Обычный слесарь у нас в то время получал от 400 до 600 рублей в месяц. Примерно столько же, сколько генеральный конструктор, командир полка или какой-нибудь летчик-космонавт.
   Отношение к рабочим у Советской власти было трепетное. Чтобы наказать рублем бракодела, нужно его личное согласие. Согласия нет – наказание отменяется. Поэтому, если случился брак – обычно наказывали не виновника, а его мастера. Тут было можно. Советская власть не запрещала.
   Комиссия по контролю за деятельностью администрации регулярно заседала и рассматривала поведение мастеров и начальников цехов. А вдруг ты повысил голос на нарушителя? А вдруг ты превысил свои права? Это выглядело примерно так, как если бы генерал спрашивал как ему поступить у ефрейтора или хирург об операции советовался с санитаркой.
   Мне кажется бардак, преследующий нас много лет, был заложен именно в то время, когда говорили про пролетариев и гегемонов. Кстати, на государственных предприятиях России до сих пор остаются прежние порядки. Сторонники Советской власти могут устроиться в такое место и почувствовать себя в СССР. Правда там, как правило, очень мало платят. Эффективность производства почему-то низкая.
   По мере того, как налаживалась сборка, все более смелел заводской отдел труда и заработной платы. Каждый месяц на стене цеха стали вывешивать листочки: на какие операции снижаются расценки и повышаются нормы выработки. Наши рабочие собирались возле этих списков:
   - Чего они творят! Да мы за триста рублей к машине не подойдем! Забастовку надо объявлять!
   Я как-то подошел к митингующим:
   - Я за 160 рублей не меньше вас по машинам лажу.
   - Ты инженер, тебе положено!
   Я тогда отошел и все думал: «Кем положено? Почему положено? Почему мои дети должны сидеть на хлебе и картошке, а мои подчиненные ни в чем себе не отказывают». В то время среди наших рабочих был популярный анекдот:
   - Я как трансформатор: получаю 380, отдаю 220. На остальные гудю.

   Я нашел для себя выход. Не играл в поддавки с государством. Работал головой и руками. Завод всегда вспоминал добрым словом. Вот только остался один вопрос: почему Горбачев с Ельциным уничтожили Советскую власть и развалили Советский Союз? Где были 18 миллионов коммунистов и 50 миллионов комсомольцев? Почему никто не сказал «нет»? Коммунистами были все офицеры и генералы, все директора и министры, все градоначальники и руководители областей. Коммунистом был каждый десятый рабочий. Почему никто не встал и не сказал «Я против»? Почему все промолчали?
   За других говорить не буду. Скажу, почему не встал я – один из тех 18 миллионов:
   - Уж очень сильно достало вранье и невозможность что-либо изменить.
   Может быть не тех Ленин любил?

Кирзавод

   Каждый запомнил девяностые годы по-своему. Кто-то вспоминает эти годы как либеральный праздник, кто-то как начало успешной финансовой карьеры, для кого-то эти годы стали крахом всей жизни. Я хочу рассказать, чем мне запомнились девяностые годы.  

   13 октября 1994 года на кирпичном заводе в Бердске разжигали новую печь. Я работал мастером. Запустить процесс надо было нашей смене. Тоннельная печь для обжига кирпича – это бетонное сооружение длиной 60 метров. Сквозь нее проходит рельсовый путь для проталкивания состава вагонеток. Под рельсами по всей длине находится «под» печи. «Под» печи - это окованная железом траншея, куда просыпается с вагонеток горящий уголь и шлак.
   Разжигают печь просто – до половины печи проталкивают состав вагонеток с кирпичом-сырцом. С другой стороны закатывают «Дракон». «Дракон» – так в просторечии называется газопламенный агрегат. Он дает факел пламени длиной до 6 метров. Этот газопламенный агрегат струей огня поднимает температуру почти до 1000 градусов. Потом сверху начинают подсыпать уголь и понемногу двигать состав вагонеток. Постепенно кирпич обжигается, а печь выходит на режим.
   Мы закатили «Дракон». Подвели подачу топлива и начали поднимать температуру. В глубине печи нас находилось трое – я и двое рабочих. «Дракон» ревел и плевался огнем. Температура возле нас, скрытых защитной стенкой, была не меньше 60 градусов. Гарь, трудно дышать. Кругом темнота, подсвечиваемая сполохами пламени. На выходе из печи, далеко-далеко в 30 метрах – просвет дверного проема. Там была нормальная жизнь, а здесь что-то вроде входа в ад.
   Неожиданно сверху раздался грохот, как будто что-то выстрелило. На голову посыпались осколки бетона. Стал рушиться свод печи. «Дракон» опрокинуло, нас разметало в разные стороны. Не помню как нас вытащили. Не помню как оказался в больнице. Говорят, нам сильно повезло. Мы могли сгореть в пламени «Дракона». Могли провалиться в «под» печи и там сломать себе шею. Один мой товарищ получил сотрясение мозга, другому вывернуло в обратную сторону руку, а я получил по голове обломком бетона, попытался лбом перешибить рельс. Рельс устоял, зато я стряхнул мозг, свернул на бок нос и разбил бровь.
   Пришел в себя в больнице. Глаза не открываются - лицо отекло от удара. Пальцами разлепил веко: напротив раковина, а в нее перпендикулярно вставлена еще одна. Смотреть бесполезно – все искажено. Я лежал целыми днями с закрытыми глазами. Перед мысленным взором плыли какие-то цветные волны.
   Ко мне приходило много народа. Жена, дети, родители, ребята с работы, начальство. В аварии была виновата администрация. Кто-то на чем-то сэкономил и руководство не хотело поднимать шум. Мне тогда было все равно. Говорить и двигаться не хотелось. Хотелось, чтобы меня оставили в покое. Цветные волны понемногу улеглись и я стал ярко видеть цветные картинки.

   Вот картинка. Мы сидим на лавочке возле цеха. Я, Эдик и Серега. Эдик на днях уезжает в Германию, Серега собрался в Иркутскую область. Я еду в Бердск. Кажется уезжает весь город. Полгода назад у нас в мыслях ничего подобного не было. Мы еще живем в Семипалатинске, еще работаем на машиностроительном заводе, но через считанные дни разлетимся в разные стороны. Навсегда потеряем друг друга из вида.

   Другая картинка. Несколько месяцев спустя. Начало 93 года. Я в лесу. Места медвежьи. Холод, строительные вагончики, продуваемый ветрами заводской корпус. Сугробы в которых можно утонуть. Сильно пьющие работники. Мы строим кирпичный завод в Верх-Коене. Я начальник над всем и вся. В одном лице главный инженер, прораб, мастер и нянька. Мы ведем строительно-монтажные и пуско-наладочные работы. Через год надеемся запустить завод и все будет хорошо.

   Еще картинка. Весна 94 года. Фирма закрылась. Всех уволили. Ничего личного, просто кризис неплатежей. Денег ни у кого нет. В долг никто не дает. Зарплату никто не платит. Мы снимаем квартиру, за деньги покупаем прописку. Надо как-то жить. Детей надо поднимать. Надежда только на свои силы.

   Одна за одной возникают другие картинки:
   Я захожу в бухгалтерию хлебозавода. Черт знает, где у них тут отдел кадров? Хлебозавод одно из немногих предприятий где платят зарплату. Для меня другие просто не существуют. Спрашиваю:
   - Где можно узнать про работу?
   Дружный хохот женщин-бухгалтеров. Отсмеявшись охотно объясняют.
   - С улицы мы никого не берем!

   Набор контрактников в Бердскую бригаду спецназа:
   - Вы разведчик?
   - Нет, ракетчик.
   - Использовать офицера по другой специальности не имеем права.
   Вот тут повезло. Бригада спецназа в полном составе теперь в Чечне.

   Бердский кирпичный завод:
   - Да-да, слышали о Вас! Кем бы Вы хотели у нас работать?
   - Могу хоть кем, только мне нужно жилье.
   - С нужными специалистами мы заключаем договор на малосемейки квартирного типа. Через месяц освобождается вакансия мастера. Месяц придется поработать машинистом. Согласны?
   - Да, конечно!
   Я начал работать машинистом конвейерных и поточных линий. Готовил из глины порошок для формовки кирпича. Рабочая смена 12 часов. За смену завод расходует около 100 тонн порошка влажностью 6-8%. Будьте добры обеспечить. На кирпичном заводе поточное безостановочное производство. Печи останавливать нельзя. Счет кирпича идет на тысячи и миллионы. На моей линии много оборудования: железоотделитель, камневыделительные вальцы, интегратор, дезинтегратор, нории, конвейеры, сушильные камеры и прочее. Работа: два дня в день - сутки дома. Два «дня» в ночь – трое суток дома. Много свободного времени. Есть когда заниматься стройкой, работать на огороде и садить-копать картошку.
   Главный инженер кирпичного завода вместе со слесарями совершенствуют процесс производства. Установили струнное сито. Провозились целый день. Наладить не смогли. Ушли домой:
   - Завтра на свежую голову продолжим!
   Я вышел в ночную смену. Наладил это сито. Утром инженер со слесарями приходят настраивать, а уже все нормально работает. Главный инженер доволен:
   - Молодец! Будешь стараться, заберу в слесаря!
   Не успел я дослужиться до слесаря, как назначили мастером смены.
   Смена рулит всем заводом. 4 производственные смены выдают продукцию. Все остальные службы имеют вспомогательную роль. В выходные, праздники, каждый вечер и ночь на заводе только производственная смена. Смена – это 20 человек разных специальностей. Крановщик на грейферном кране грузит глину. Машинист из глины готовит порошок для формовки, прессовщик штампует кирпич. Садчики специальным образом укладывают кирпич на вагонетки, обжигальщики управляют печью, выборщики укладывают обожженный кирпич на поддоны. Слесарь и электрик следят за оборудованием. Мастер смены затыкает все дыры. Нет в смену обжигальщика – работаешь на печи, заболел крановщик – подменяешь его. Не успевают садчики – становишься на садку. Свои прямые обязанности успеваешь делать между другими делами. Бригада у нас была дружная. Жили как будто одной семьей. Кирпича мы всегда делали больше, чем другие смены завода.
   Потом случилась авария.
   В больнице я пролежал три недели. Потом еще пару недель лечился дома. Из доходяги постепенно превращался в нормального человека. А вот с деньгами было туго. Все средства ушли на лечение. В магазин ходить было не с чем. У нас дома «на черный день» было припасена пара мешков муки, коробка макарон. В погребе хранилась домашняя картошка, соленья и варенья. На всем этом наша семья прожила два месяца. Первые деньги появились, когда я снова вышел на работу и принес первую получку. Жена сама пекла хлеб в духовке. Картошка была во всех видах – жареная, вареная, толченая. Соленые огурцы, помидоры, овощная икра. Вот и все. В магазин мы не ходили два месяца. Ничего, прожили и выжили.
   Как-то к нам заглянули знакомые. Пожаловались:
   - Окорочками давимся. Уже смотреть на них не можем.
   В то время появились так называемые «ножки Буша» и многие набросились на эти ножки. Для нас это был невообразимый деликатес. Потом жизнь более-менее наладилась и мы смогли позволить себе эти окорочка. Каждый раз смеялись:
   - Мы тоже окорочками давимся!
   Нам окорочка также быстро надоели.
   После аварии я проработал на кирпичном заводе еще два года. При всей механизации кирпичное производство остается физически тяжелой работой. Готовый кирпич укладывается на поддоны вручную. Кирпич-сырец устанавливается на вагонетки вручную. Обычно каждый рабочий перекидывает за смену 30-40 тонн кирпича. К этому надо добавить внеплановые, но постоянные дела: сошла с рельс пустая вагонетка - 2 тонны, вагонетка с кирпичом - 7 тонн. Машинист зазевался - камаз глины уже на полу, у обжигальщиков смерзся или слежался уголь... Для борьбы со всеми проблемами основной инструмент - лом, лопата и две руки. На работу приходят новички - многие не выдерживают нагрузок уже в первую рабочую смену. Зато постоянные работники выносливые, жилистые и с руками до колен.
   В 90е годы мы все были в тонусе. Тяжелая физическая работа, питание без деликатесов. Огород и картошка как средства выживания. Торговля со столика, базарные сумки. Одно достоинство – никакого лишнего веса. В 37 лет я весил столько же, сколько в 17 лет еще в школе.
   В 1996 году я заработал жилье и ушел в Институт ядерной физики. Но это уже другая история и другая жизнь. Годы проведенные на кирпичном производстве дались нелегко, но здесь я приобрел интересный опыт. Не зря говорится: «Все что не убивает, делает нас сильнее».
   Иногда слышишь, как господа-демократы рассуждают: «какой скачок сделала Россия в 90е годы», «как активно шли демократические реформы». У меня в этот момент возникает острое желание – выдернуть этого говоруна из мягкого кресла и отправить его по нашему пути. Пусть с кирзавода поет свои сладкие песни.
   Некоторым людям в лихие 90е досталось больше бед и трудностей. Мы вместе шли по этому пути. Кому как повезло. В 90 годы мы много работали, не теряли надежду и понемногу поднимались. Не терять надежду и много работать – это рецепт выживания в любой сложной ситуации. Я думаю, в этом со мной согласится большинство людей нашей общей страны. Надеюсь, нам никогда не пригодится опыт выживания. Но если доведется – не пропадем.

Наша точка
Городок Чаган
Далекая площадка
Военные рассказы
Взгляд на жизнь
Семипалатинск - город на Иртыше
Беловодье
Остров
Я надеюсь
Серебряные рюмочки
Казахстан и Россия
Старая тетрадь
Мозаика